Этгар Керет - ЯОн

Это случилось, когда он обдумал в камере свою последнюю мысль отчаяния в виде веревки, сделал на ней петлю и повесил себя. Лунные люди очень воодушевились этой идеей муки отчаяния с петлей на конце, и немедленно сами придумали себе отчаяние и стали обматывать им шею. Так вымерли все люди на луне, и осталась только эта одиночная камера. А после нескольких сот лет космических бурь и она тоже разрушилась.

Когда первый космический корабль прилетел на луну, астронавты не нашли там никого. Нашли только миллион ям. Сначала астронавты думали, что эти ямы — древние могилы людей, живших когда-то на луне. И только, когда обследовали их поближе, обнаружили, что эти ямы были просто мыслями о ничто.

Среди всех моих приятелей первенство по количеству теорий держит, безусловно, Гур. А из всех его теорий — больше всего шансов быть истинной, конечно, у теории скуки. Теория скуки Гура утверждает, что скука является причиной почти всех событий в мире: любви, войн, изобретений, описывания стен, девяносто пять процентов всего этого — чистая скука. К оставшимся пяти он относит, например, случай, когда пару лет назад два негра в нью-йоркском сабвее тяжко избили его и ограбили. И не то, чтобы они не были несколько заскучавшими, но более всего казались голодными. Эту концепцию, во всех ее аспектах, любил он излагать на море, когда слишком уставал, чтобы играть в бадминтон или заходить в воду. И я сижу и выслушиваю его в тысячный раз, со скрытой надеждой, что может быть, именно сегодня на наш пляж явится какая-нибудь красотка. И не то, что мы пустимся приударять за ней или что-нибудь типа того, нет, просто, чтобы было на что посмотреть.

В последний раз мне довелось прослушать изложение теории Гура неделю назад, когда несколько ребят в штатском задержали нас на Бен Йегуде [5] В любом городе Израиля Вы непременно найдете улицы Элиэзера Бен Йегуды (знаменитого реформатора иврита) и Меира Дизенгофа (первого мэра Тель-Авива). с коробкой из-под обуви, набитой травкой. «Большинство законов — это тоже скука», — по дороге объяснял им Гур, расположившись в патрульной машине. — «И на самом деле, это нормально, потому что в этом вся суть. Те, кто преступают закон, переживают, что их схватят, и это их развлекает. А полицейские — те просто в эйфории. Ибо всем известно, что когда взнуздывают закон, время просто мчится. Поэтому, с принципиальной точки зрения, я не вижу никакой проблемы в том, что вы нас задержали. Только одну вещь я затрудняюсь понять — зачем вам потребовалось надеть на нас наручники?»

«Заткнись!» — рявкнул один из штатских в темных очках, сидевший сзади, рядом с нами. Мы видели по нему, что не очень-то ему хочется сейчас являться в отделение с двумя придурками, пользующими травку по причине отсутствия денег на пиво, вместо того, чтобы ехать с серийным убийцей и насильником, громилой или даже просто с грабителем банка.

На допросе мы с Гуром получили море удовольствия, так как, кроме работающего кондиционера, там была еще миленькая полицейская девочка, которая просидела с нами несколько часов, и даже приготовила нам кофе в одноразовых чашках. Гур разъяснил ей свою теорию о противоборстве полов, и ему удалось, по крайней мере, дважды ее рассмешить. Вообще, все было прямо таки пасторально, кроме разве что одного, несколько пугающего момента, когда какой-то полицейский, явно насмотревшийся боевиков, зашел в комнату и сильно захотел нам выдать. Но мы мигом вразумились и признались во всем, прежде чем он успел к нам приступить. Сейчас, когда я рассказываю только о самых занимательных моментах, кажется, конечно, что все происходило быстро, но на самом деле, пока вся эта история с протоколами закончилась, уже наступила ночь. Гур позвонил Орит, которая почти целых восемь лет была его приятельницей, и только в последние полгода у нее хватило ума оставить его и найти себе более нормального друга сердца, и она тотчас явилась в отделение, чтобы вызволить нас под свою ответственность. Она пришла одна, без своего дружка, и все время делала вид, что это всего лишь еще одна неприятность, которую Гур взвалил на нее, и что она, нет слов, как нервничает. Но, вообще-то, можно было заметить, что она рада его видеть и что она страшно соскучилась. Когда она закончила процесс нашего освобождения, Гури хотел было пойти выпить с ней кофе или еще что, но она сообщила, что должна бежать, так как работает на ночной в Суперфарме, [6] Суперфарм — сеть магазинов-аптек, где продают косметику, парфюмерию, предметы ухода за детьми, лекарства. и может, как-нибудь в другой раз. И Гур ответил, что он постоянно звонит ей и оставляет автоответчику признания в любви, но она никогда не перезванивает, и что, кроме тех случаев, когда его задерживают, у нее вообще не получается увидеться с ним. А она сказала, что лучше всего, если он вообще не будет звонить, ибо из нас двоих ничего путного не выйдет, и из него тоже, покуда он продолжает общаться с типами вроде меня, и не делает ничего кроме пожирания шаурмы, покуривания травки и разглядывания девиц. И я совершенно не обиделся на ее слова, ибо сказаны они были от всего сердца, и, кроме того, в них была правда. «Я уже, в самом деле, опаздываю», — сказала она и села в свою мыльницу, и уже после того, как отъехала, помахала нам ручкой из окна.

На всем обратном пути домой, мы шли по Дизенгоф вообще не разговаривая, что обычно для меня, но исключительная редкость у Гура.

— Скажи, — сказал я ему, когда мы дошли до моего угла, — этот приятель Орит, ты хочешь, чтобы мы показали ему, где раки зимуют?

— Перестань, — пробормотал Гур, — он вполне приличный парень.

— Я знаю, но в любом случае, если ты хочешь, можно его отлупить.

— Нет, сказал Гур, — но я, наверное, возьму сейчас у тебя велосипед и поеду взглянуть на Орит в Суперфарме.

— Конечно, — ответил я и дал ему ключи.

Это было что-то вроде его привычного занятия — идти глядеть на Орит, когда она работает ночью. Если рассмотреть это теоретически, то прятаться пять часов за каким-нибудь кустом, чтобы наблюдать за кем-то, кто выбивает чек в кассе и складывает акамол [7] Акамол — знаменитое в Израиле лекарство — панацея от всего (парацетомол по-нашему). и палочки для ушей в пакеты, — это, действительно, нечто, что обязано происходить от скуки. Только, неизвестно каким образом, когда дело доходит до Орит, все эти теории Гура оказываются несостоятельными.

— Ничто не сравнится с грудью восемнадцатилетней, — сказал таксист и просигналил девушке, которая была достаточно наивна, чтобы оглянуться. — Ты трахаешь в день по парочке таких, и у тебя исчезает лысина, — он засмеялся и прикоснулся к тому месту, где у него когда-то была прическа. — Не смотри на меня так. У меня двое детей, им столько же. И если бы моя дочь стала встречаться с такой развалиной как я, не знаю, чтобы я ей сделал. Но, тем не менее, все так и есть, это природа, такими нас господь создал. И что с того, что я буду этого стыдиться? Вон, глянь-ка, — он посигналил девице с плеером, продолжавшей идти, не оборачиваясь на сигнал. — Сколько б ты дал ей? Шестнадцать? А посмотри, какая задница! Ну, и ты б ей не вставил, а? — и он погудел еще несколько раз, покуда не разочаровался. — Ничего не слышит, — пояснил он, — из-за плеера. — Клянусь тебе, после того, как насмотришься на такую, попробуй-ка, вернись к жене.