Александр Даценко - Заклинание в стиле ампир

Но ведь было и другое —

Таксист, не взявший с нас деньги, только потому, что мы Русские,

Серега, наоравший на людей повесивших свои пиджаки

на оградки могил Русских офицеров у церкви, да много чего было,

и хорошее, гораздо весомей плохого.

И стояла там, у дороги церква,

и каждый проезжающий, швырял мелочь в приоткрытое окно, каждый.…

А еще я рвал виноград с лозы…

И дед Гурамыча, откопал вино, которое он поставил, еще, когда уходил на фронт…

И сказал — «Боюсь, что больше тебя не увижу»…

Он умер и Гурамыч, так его больше и не увидел,

Старые люди знают ,

старые, спокойные люди, прожившие жизнь не зря,

воевавшие, победившие, их тяжело увлечь лозунгами

и захрипшие глотки, никогда не докажут им, что еще кого-то надо убивать…

Жаль, что они умирают…

Я видел храм, парящий в воздухе!

Еще хватало электричества, и храм парил над древней столицей Грузии,

самый древний и, казалось,

вечный…

Даже и крест,

крест, что принесла Грузии Святая Нино, состоял из двух виноградных лоз,

скрепленных ее косами.…

А теперь, там остался только виноград, виноград и растерянные,

не понимающие, зачем все это люди…

Растерянными, нормальные, не оголтелые люди выглядели уже тогда…

в год гибели Державы,

А после, после были плоды свободы, горькие и окровавленные…

И бежали люди из Абхазии,

и горели дома в Южной Осетии,

а все потому, что кому-то очень хотелось власти,

то одному, то другому,

А сколько их уже выдрали свои клоки, а, сколько еще

пьет силы из Земли Сакартвелро….

Я люблю Грузию, я люблю ее народ.

Я люблю тех, кто несмотря ни на что, помнит, что мы родились в одной стране.

А для того, что бы умереть в одной стране,

многие отдали свои жизни…

Потому, что когда приходит время править, освободившись,

те, кем ты собрался править, тоже задают вопрос «почему»…

и те, кто дает неправильные ответы, умываются кровью,

Своей и чужой…

Эту цену платят за государственность?

Нет.

её платят просто так.

А я видел Храм, парящий в небесах.

И пусть во все времена не все было в порядке…

разве это означает, что — нибудь, кроме того, что мы не знаем, как нам быть теперь?

И дым, заволакивающий город скрывает тишину…

настоящую, звонкую тишину неба…

Того самого неба, на которое мы так редко смотрим,

да и от чего бы нам часто смотреть на него?

Он не знал дороги к дому.

Он был молод, он хотел жить,

он ничего не боялся, и собирал с мертвых золото,

он был хорошим парнем, надежным другом,

он даже спасал беженцев и возил продукты, оставшимся без крова,

не стеснялся расстрелять пленных после разговора с ними.

Он многое смог бы в жизни,

да, что там, он и так многое смог.

Он ходил по даче некоего известного поэта, и, декламируя наизусть «Вандею», стихи этого самого пребывающего ныне в Америке поэта…

пинал высокими Ботинками валяющиеся на полу книги…

— Зачем ты пинаешь книги? Спросил я…

— Ну, как же, как же, я же не должен выпадать из образа…

«Вандея- это ремесло, глотать мятежников живыми»…

А потом, усевшись за рояль, несколько часов играл,

Бетховена, Вагнера.

И Вагнер был уместен в этих комнатах разбитых и разграбленных,

и автоматы прислонились к роялю, и слушали.

А мы с друзьями пили вино из огромной бутыли, и тоже слушали.

Казалось, что весь Мир замер,

и Война, повернув свое прекрасное лицо к слабому огоньку горящего в гильзе фитилька,

слушает Вагнера, и вспоминает.

И ей есть, о чем вспоминать, и о кого оплакивать.

И Мир открывался нам, какими-то невиданными ранее гранями, и был прекрасен,

наше оружие было с нами.

Наше оружие слушало Музыку Вагнера.

И Китаец был не здесь, не на Земле, не с нами,

Он как будто нашел то, что не мог найти до этой Музыки то, что искал, не зная сам.

Дорогу к дому.

Его пальцы летали над клавишами,

и становилось слышно, как шумит море, когда он на время замолкал.

А Китаец просто жил, просто жил.

Как жил всегда,

и когда перевернулся автобус, и он спасал детей, вытаскивая их из огня,

так и не успев спасти свою девушку…

и когда расстреливал пленных,

и когда собирал с мертвых золото.

И когда искал дорогу к Дому…

Он хорошо стрелял, и прекрасно «тер базар»,

он хотел переспать с одной известной певичкой, и переспал бы,…

когда надо было мстить — мстил. И пил, когда хотелось…

Его знали и уважали.

И убили тоже уважительно,

в висок из автомата, приоткрыв стекло в автомобиле и быстро умчавшись…

Его обложили сухим льдом, и увезли хоронить.

Никто не может сказать, что видел его мертвым.

Даже те, кто хоронил его.

Таким уж он был.

Он смеялся, глядя в небеса, чему-то своему, понятному одному ему.

Может быть, мы зря так редко смотрим на небо.

«Владыка сущего, прими его, и укажи ему дорогу домой».

Для гуманизма, тоже нужны предпосылки.

Для того, что бы создать гуманизм, необходимо выжить, отчего это все втайне считают, что наскальные росписи, удивительные в своей незамысловатой прекрасности, создавали осиянные вегетарьянцы в снежно белых одеждах…только и думавшие о благе для всех и сразу?

А разве сытый плотью врага, или проштрафившегося соплеменника, дикарь не мог быть автором? мог,

Да и был, чего уж…

И тот, кого съели, возможно, тоже был талантлив, но, скорее всего, он был чужим,

Или стал чужим, по тем или иным причинам…

И что изменилось?

Люди стали слабее, люди стали бессловесным стадом, с идеалами, навязанными нам сбоку…Мир, в котором враги выдаются за друзей, а извращенцы не просто поощряются,

А превалируют среди «властителей душ», такой Мир изменится.

Он вернется к старым настоящим принципам,

через большую кровь, кровь, смывающую идеалы и народы, ненужную и липкую.

Вернется, как возвращаются, невзирая на препятствия лососи в реки, где они когда-то проявились на свет…что бы умереть.…Появились на свет, что бы умереть…

И придет время понятных и честных истин…. Время несложных идеалов и предельно простых решений.

Будут друзья и враги, свои и чужие…

И когда появится убогий, кричащий о равенстве и братстве, он умоется своей жидкой кровью…просто так, без объяснения причин…

Поскольку крики такие, слишком недешево обходятся народам и государствам.… _За Свободу, равенство и братство платят болью и безысходностью, дикой, звериной предсмертной тоской…

Когда к вам в дом приходят, приходят, что бы изощренно убить, за идеалы…

Во имя гуманизма. И убивают.

А еще страшнее, когда битва идет за справедливость. Тогда уж бомбы и ракеты валятся на города как снежинки. Потому, что люди равны, потому, что идеалы плохо усваиваются…