Александр Даценко - Заклинание в стиле ампир

Количеством жертв? — сомневаюсь…Большей правдивостью заявленных целей? Ну-ну.

Никто и не говорит, что в СССР все было хорошо, вопрос в другом-

Вот так вот надо ли было.… Стоило ли менять шило на мыло (никуда не годное мыло)…и гордится этим,

А чем вам Китай плох, я их хвалить не буду, но имеющий глаза, да увидит.… Такие же, а зачастую, люди с той же кровью (родственники) подонки, как и

Убившие Империю царскую, убили империю Советскую.… Исполняя, кстати говоря, и задачу превращения народа в «больное человеческое варево»

Подонки всегда принимали обличье благодетелей…

Подонки всегда давали куски тем, кто без кусков обойтись не смог бы…

Подонки всегда убеждали, что все в порядке…

Подонки отворачивались от крови, когда их просили исполнить свой долг…

Долг, который в понимании обычных людей, должны исполнять правители…-

«Беречь, заботиться и защищать», а ведь это обычные Имперские ценности,

НЕУЖЕЛИ ТРУДНО ПЕРЕСТАТЬ, КАК ПАВЛОВСКАЯ СОБАКА реагировать на слова-индикаторы, если я люблю Империю, это не означает, что я люблю Бухарина, или Ленина.… И уж никак не означает, что я люблю Гайдара или Ельцина-

ЭТО ЛЮДИ ОДНОГО ПОРЯДКА и ОДНОЙ ЦЕЛИ…

Понимаешь, Костя,

«Это в аду демократия, а на небе — ЦАРСТВО!»

ИТОГО — Демократия- хаос, Империя — упорядоченное…

Революционеры — всегда революционеры, даже если они называются демвыбор России (различаешь же ты Жирбана? так сделай еще шаг!).

Мировая империя — невозможна…

Человек для Бога, а не Бог для человека…

А механизм, заставивший Русских людей сжигать иконы, механизм той лжи, не намного отличен ото лжи сегодняшней… Просто ложь стала изощренней

И комплиментарней…

И, поддерживая «РЕФОРМЫ» ты делаешь то же самое, что делали тысячи и тысячи оскверняя алтари…

И не замечая кровь, которая льется во имя реформ, ты ответственен за пролитую кровь-

Тебя устроила эта цена…

А нелюбовь к личной несвободе стоит смертей других…

А я действительно трус Костя, только я это знаю… Хотя спасибо, это был твой самый сильный аргумент…

«Жизнь Человека оправдывается только усилием, даже несчастным, для того, чтобы лучше понять. А лучше понять — значит лучше участвовать. Чем больше я понимаю, тем больше я люблю, потому что все, что понятно, — хорошо.»

Я живу во время убийства.

Я живу во время убийства моей империи.

Я живу в то время, когда маленькие люди с большими выпученными глазами бегают по газонам, аккуратно постриженным их родителями, стремясь с непонятным упорством попасть кусочком свинца в такие же выпученные глаза других маленьких людей. Порой, даже не различая цвета этих глаз.

Маленькие люди играют в большую войну, которая постепенно превращает кого-то из них в перегной, а кого-то в больших людей, в перегной, впрочем, чаще. И они ползут, волоча по пыли свою требуху, вдруг с удивлением понимая, что это не игра. Запоздалое это удивление застывает на их разных лицах, опрокинутых в горячую землю или повернутых к воняющему смертью такому синему небу.

Империи гибнут часто, приблизительно раз в пятьсот лет. Все начинается с дорог, которые вдруг перестают ремонтировать, появляются недовольные этим на окраинах, чуть позже на околицах, а в столицах в это время все упорней начинают смотреть бои гладиаторов, или телесериалы о плачущих богатых, стремящиеся к полноценности вспоминают о разном цвете глаз, волос, ушей и носов. После этого остается вспомнить только о разных языках и можно приступать к убийству империи. Дело это хлопотное и требующее определенной основательности. Начинается самое веселенькое — гражданская война. И бегают по городам бородатые мужики в шкурах, разбивая о выщербленные мостовые мраморные статуи и попивая пиво из жестянок, взятых вместе с томиками священных книг из валютных магазинов за просто так, за выпученные глаза.

Но больше всего достается статуям и бюстам, в них стреляют все, из принципа. Более велик тот, кто может стрелять по памятникам и ровнять с землей могилы, еще более велик тот, кто, делая это, не боится, что завтра и его могилу осквернят. Чем более велик человек, тем меньше он походит на человека. Эти — почти совсем не похожи. Поэтому они великие.

Я живу во время убийства моей империи. Я сижу на бруствере, пересыпая в пригоршнях теплую, пахнущую миром землю, пытаясь выбрать из нее маленькие сплющенные кусочки металла.

Я отделяю их от Земли.

Я держу их на ладони, радуясь тому, что теперь и они — убиты.

Я бросаю их мертвых в землю.

И несется река, кружа водоворотами, сверкая на солнце.

И мы мучительно пытаемся зацепиться за тот берег.

И кровь уходит с ладоней смытая водой, все равно оставаясь под ногтями.

Это такое время, время свободы, свободы, пожирающей моих друзей, пляшущей на развалинах синими языками пламени, и, особенно, любящей детей. Может быть, так и должно быть, может и должны мы безропотно сносить все, и умолять о прощении проступков наших перед всеми общечеловеческими ценностями вместе взятыми… может быть, но нам все это отчего-то не нравится…

И мы берем упреждение, наводя на второй каток…

Прощай свобода, прощай сука…!

И страшно хочется выпить…

Когда у тебя под ногтями кровь, поздно искать виноватых, и уж тем более поздно объяснять, в чем, именно, виновен каждый из них. Люди, у меня отняли мою страну. Люди, я убиваю, не боясь убивать… И мне не нужны виновные и виноватые, на кой они мне? Уже не нужны. И роняет судьба с раскрытых ладоней, будто черные метки, желтые пули. И что остается…

Память в цветных снимках сознания… вот стоят они смелые и веселые.

И нет, кажется, в мире силы, способной заставить их повернуть вспять. И в той же памяти изодранные останки, слезы близких и могилы, могилы… И нет многих уже, потому что слишком многое выпало на долю нашему поколению, не то еще впереди. И самое страшное — не погибнуть, нет, самое страшное — видеть гибель. И те из нас, что остались живы, многие ли не пали духом? Многие ли прошли мимо стакана? Русские не могут выиграть войну, Россия — может, а если нет ее… Так и суждено нам метаться от войны к войне или от стакана к стакану. Пока не будет у нас нашей России…

Мы идем нашими дорогами… и пыль…

От мечтаний — пыль.

От семей — пыль.

От страны — пыль.

Вокруг нас пыль, и лишь пролитая кровь прибивает ее к Земле, и тогда мы на мгновение прозреваем, так как, может быть, никогда еще, и прозрение это кристальной чистотой своей окупает кровь, дающую нам возможность видеть. Нам есть за что погибать, мы зрячие. Это кровь, прибивающая пыль к земле, дает нам зрение…

За каждым сигаретным огоньком в ночи скрывается чья-то жизнь. Человек курит, вспоминая что-то просто задумавшись, оценивая свои потери и приобретения, может быть он влюблен, может, тоскует о погибшем друге, или размышляет о судьбах вселенной. За каждым сигаретным огоньком в ночи человеческая жизнь.