Эрве Базен - Встань и иди

— Негодница! Не могла предупредить меня по телефону?

Окно снова закрывается, и Серж самолично спускается открыть дверь. Он еще в пижаме. В шелковой пижаме. Он только что проснулся: тяжелые веки его маленьких глазок покраснели и часто мигают.

— Привет! В будни я почти всегда один. В этот час моя служанка обычно отправляется за покупками, и я остаюсь на попечении одного только пса. Какой добрый ветер занес тебя сюда?

— В самом деле, ветер, — замечает Миландр, высовывая из-за меня свой посиневший нос, — и довольно-таки резкий.

Серж снисходит до того, что замечает присутствие Люка и протягивает ему палец. Я дала маху. Лучше было прийти одной. Нуйи из породы людей жадных, которые выбирают сами и не любят делить ничего, даже дружбу.

— Входите же, — хмуро предлагает он.

Мы входим. Прихожая, отделанная в бледно-фиолетовых тонах, сверкает алюминием и стеклом. Маленькая гостиная цвета охры, где четыре квадратных кожаных кресла присели на шерстяном плюше вокруг освещенного аквариума на триста литров, населенного скаляриями, вуалехвостками и рыбой-телескопом. Столовая цвета морской волны в ширазских коврах и с мебелью, обтянутой кордуаном; кожа и медь являют глазам тот совершенный лоск выставочных богатств, которые никогда и никому не служат. И, наконец, кабинет: секретер, диван, занавески в тон, книжные шкафы из палисандрового дерева, набитые сногсшибательными переплетами, фотографии актеров с автографами, ароматы различных духов, пропитавших пушистый длинноворсовый ковер. Нас провели через три комнаты, чтобы пустить пыль в глаза. Скромный фасад, зато есть на что посмотреть внутри. Дипломатические соображения запрещают мне быть злюкой. Все, что я позволяю себе сказать, это:

— Ты не боишься моли!

Потом, указывая пальцем на добрую дюжину актрисулек, распластавшихся на стене, после того как они, несомненно, распластывались в лучшей постели дома, спрашиваю:

— Твои охотничьи трофеи?

Никакого самолюбования. Наоборот. Улыбка на лице Сержа стыдливо гаснет. Оказывается, этот плут сложнее — или хитрее, — чем я воображала. Передо мной славная морда с красными ушами, с крупным носом и густой шевелюрой. Только в глазах хитринка, выглядывающая из-под коротких, наполовину обожженных ресниц курильщика, которого обмануло пламя зажигалки. Он чуть пренебрежительно протестует:

— Это? Приятельницы. Второстепенные актрисы, которым я помог пристроиться.

Вот оно что! Интересно. Намотаем на ус и следующее сообщение — оно объясняет предыдущее:

— Я лично занимаюсь главным образом финансовой стороной кинопроизводства. О-о! Можешь не беспокоиться, собственными денежками я не рискую. Моя роль заключается лишь в том, чтобы находить людей, которые были бы безумно рады потерять свои.

Теперь Нуйи чуть ли не выдавливает из себя слова. Он даже произносит их не своим голосом. Он говорит отрывисто и сухо. Тоном, по которому узнают своего человека в кафе Биржи. Он не находит, что бы еще сказать. Беседа затухает. Я присаживаюсь на краешек дивана и долго смотрю на Люка, грызущего свой любимый ноготь — на большом пальце. Наконец до него доходит, и он мямлит:

— Если ты можешь отпустить меня на полчасика, я схожу повидаться с одним знакомым художником. Он живет через три улицы отсюда. Держу пари, что…

Конец фразы теряется в платке, в который он чихает. Люк уходит. Ковры заглушают его шаги — они зазвучат вновь лишь тогда, когда он ступит на крыльцо. Мне вторично становится не по себе: такт проявлен не мной, а им. Но внимание! Серж, играющий ножом из слоновой кости, нежно пробурчал:

— Дополнение к вашему уважаемому письму от пятнадцатого ноября, не так ли, прелестное дитя? Маленький кивок носом в знак подтверждения.

— Тебя подводит тело, — продолжает Нуйи, запустив разрезной нож за воротник пижамы и почесывая спину, — зато головка мыслит здраво. Насколько я понял, ты считаешь нас закоренелыми эгоистами и хочешь, чтобы мы кое в чем друг другу помогали…

Снова кивок носом.

— Тут есть над чем подумать! Обмениваться информацией, деловыми связями, блатом… Это было бы выгодно каждому.

Теперь мой нос неподвижен.

— При условии, что это делают люди с одинаковым положением. Если же придется тащить на буксире болвана вроде Миландра, то мне от этого никакого проку!

Я погружена в рассматривание люстры и долго молчу в знак неодобрения такого выпада. Потом отваживаюсь заявить:

— Большой всегда нуждается в маленьком.

Нуйи прыскает со смеху.

— Да, чтобы говорить с ним о его росте! Такое сравнение всегда утешительно.

Ах, скотина! Ты мне нравишься. Ты скроен из добротного материала. Это не тот сорт, из которого шьют знамена, но из него не скроить и платье Тартюфа. Крыса? Ничего подобного. Филин тебя не разглядел. Плечистый и коренастый, весь — морда и плечи. Широкая ладонь легла на письменный стол… Ты из породы стопоходящих! Медведь. Медведь не в шкуре, а в шелковой пижаме. Свирепый с большинством людей, безобидный с некоторыми из них. Мы тебя приручим, Мишка, ты у нас попляшешь за сотовый мед.

— В конце концов, чего ты от меня хочешь? Это нелегко сказать. Я и сама толком не знаю. Если я стану объяснять, то впаду в напыщенный тон, который он мне ни за что не простит. Но есть способ подгонять слова к обстоятельствам. Для Мари Кальен извлекаешь из словаря существительное единственного числа с прописной буквы и говоришь ей об «Услуге». Перед Нуйи, менее возвышенным и более хвастливым, извлечем множественное число со строчной буквы и потребуем «услуг». Я импровизирую:

— Чего я хочу? Быть может, мои цели немного больше… немного меньше… немного отличаются от твоих. Мы еще вернемся к этому разговору. Сегодня я пришла, чтобы извлечь пользу из нашего знакомства. Впрочем, долг платежом красен.

Серж все время легонько кивает головой в знак одобрения. Все в порядке вещей. Сильный человек использует свои связи. Я безнадежно ищу, о чем бы его попросить. Наконец мой взгляд снова падает на фотографии с автографами. Ну, конечно! И как же я не сообразила раньше?

— Так вот. Моя подруга Катрин Рюма, шикарная девчонка, хотела бы сниматься в кино.

— Это очень легко!

Нож разрезает воздух. Нижняя губа Сержа отвисает в иронической гримасе.

— Легко, если с ней легко договориться. Она будет не последней актрисой на роли героини-любовницы, чьи ягодицы не лишены таланта.

Именно этого я и опасалась. Но Серж, не оставляя мне времени на возражения, тут же идет на попятный:

— Я шучу. В этой среде подвизаются особы всех сортов. И девки, и девицы. Если твоя протеже действительно так хороша собой, то Гольдштейн — это мой друг, — возможно, заинтересуется ею. Только пусть она, твоя Катрин, не строит воздушных замков! У нее мало шансов пойти дальше статистки или актрисы на выходах.