Виктор Левашов - Выбор жанра

Любовь — как воздух. Его не замечаешь, пока не начнешь задыхаться. Огненные стрелы ревности разят сразу и наповал.

Что за дела? Что за мужчина? Что вообще происходит? Начал следить за женой. Однажды увидел, как хорошо одетый мужчина встретил Ирину после школы на зеленых «Жигулях». Записал номер, пробил у знакомого гаишника, навел справки. Зубной техник, работает в обкомовской поликлинике. Живет в одном из новых домов улучшенной планировки на правом берегу. Женат, детей нет. Жена Римма, дочь первого секретаря одного из райкомов партии. Взял у приятеля старый «Москвич», проследил зеленые «Жигули» до пансионата. Всю ночь просидел в машине. Дождался, когда Ирина и ее хахаль выйдут. Все сомнения исчезли. Что теперь делать?

— Меня что взбеленило? — рассказывал Марик. — Зубной техник! Нашла, на кого меня променять! Сука! Я бы, может быть, понял: влюбилась. Но в этого?! Быдло! Значит, что? Деньги? Всего-то? Глупо, конечно. Если бы на его месте оказался любой другой, было бы мне легче? Нет.

Он не стал устраивать Ирине сцен. Он пошел к Римме, жене зубного техника. Открыла ему молодая женщина, довольно миловидная, лет тридцати пяти, в красном шелковом халате с драконами. Крепко сбитая, полногрудая, настоящая сибирячка. Про таких говорят: об асфальт не расшибешь. Удивленно спросила:

— Вы к Шурику? Его сегодня не будет. Позвонил, что поедет на дачу, подправить крыльцо. Вернется завтра. А я его с ужином ждала. Напрасно старалась.

— Я не к Шурику. Я к вам.

— Ко мне? Ну, заходите. Вы кто? Лицо знакомое. Вспомнила: вы из театра?

— Да. Шурик поехал не на дачу. Он уехал в пансионат. С моей женой.

Она поверила. Почти сразу. Пропустим ахи и охи. Выделим главное:

— Ах, кобель! Ну, кобелина! А давно ли в ногах валялся, умолял простить! Простила, дура! Ну, сукин сын, теперь ты у меня попляшешь!

Еще пропустим.

— И ты пришел мне об этом сказать? Зачем?

— Не знаю.

— А знаешь, правильно, что пришел. Садись, буду тебя кормить. Не пропадать же добру.

Сели ужинать. Выпили коньяку.

Римма спросила:

— Ну так что нам теперь делать, дружок?

— Знать бы.

— Не знаешь? Ну и мужики пошли! А я тебе скажу. Они хотят, чтобы мы от ревности бесились? Не дождутся! Пусть они бесятся! Раздевайся! Чего покраснел, как целочка? Не нравлюсь?

— Нравишься.

— Так в чем дело? Что тебя смущает? Представь, что ты не меня ебешь, ты Шурика, пидораса, ебешь! Ну вот, развеселился!

Переспали. Так и пошло: Ирина в пансионат, Марик к Римме. Через месяц она сказала:

— А что это мы прячемся, как партизаны? Пусть они прячутся! Пусть ревнуют!

— Ирина не будет ревновать.

— А мой будет! На стенку полезет! Жлоб! Его — значит, его. А я не его!

Стали ходить в рестораны, в кино, в театры. Знакомые поглядывали на Марика с удивлением: что это с ним за дама в мехах и бриллиантах? Как всегда, пошли слухи. Однажды в ресторане Римма со злорадной ухмылкой шепнула:

— Обернись, только незаметно. За столиком в углу, сидит спиной, видишь его?

— Кого?

— Шурика, кого! Следит! Что ж, дозрел. Приходи завтра к шести.

— Но они никуда не уедут. Разве нет?

— Это и нужно.

Назавтра в шесть Марик вошел в знакомую квартиру и к своему изумлению обнаружил в кухне Ирину. Они с Риммой распивали чаи с видом закадычных подруг. Римма засмеялась:

— Не ожидал? Мы обо всем переговорили. Душечка у тебя Иришка, такая лапушка! Я сразу ее полюбила. А теперь к делу, ребятки. Пошли в спальню. Раздевайтесь!

— Как — совсем? — не понял Марик.

— Конечно, совсем! Не стесняйтесь, мы же свои, почти родственники!

Сбросила халат с драконами, скомандовала:

— Марик, ты посередке. Как султан. А мы по бокам. Как гурии. Большой свет не нужен, хватит ночника. А теперь подождем.

— Чего?

— Потерпи, скоро узнаешь. Нет, я не могу. Иришка, я от тебя балдею. Марик, я тебе изменю с твоей женой! Такая конфетка!.. Тихо!

В прихожей загремел ключ в замке, через некоторое время мужской голос спросил: «Котик, ты где?». Дверь спальни открылась, щелкнул выключатель люстры.

Немая сцена.

— Это кто? — наконец выдавил из себя Шурик.

— Ты спрашиваешь? — с готовностью отозвалась Римма. — Это Иришка, твоя любовница. Не узнал? А это Марик, ее муж. А это я, пока еще твоя жена. Не хочешь присоединиться?

Пауза.

— Не хочет. Ладно, переживем. Марик, ты ничего не хочешь ему сказать?

— Нет.

— А я скажу. — Римма лениво, как бы нехотя, надела халат и пошла к мужу. — Ключи от квартиры, быстро! А теперь от машины! Документы на машину! А теперь пошел вон. К этому дому близко не подходи! Понял?

— Римма! Да я…

— Вон! — рявкнула Римма так, что дрогнули хрустальные висюльки люстры.

— Ухожу, ухожу, успокойся, мы потом поговорим…

В прихожей стукнула дверь. Сразу постарев и будто бы погрузнев, Римма села на кровать.

— Вот и все, ребятки. Был у меня муж. Козел, конечно, а теперь и его нету. Идите-ка домой. Живите дружно. И любите друг друга. А что значит любить? Значит, уметь прощать.

Всю дорогу до Покровки они шли молча. Возле дома Марик сказал:

— Давай начнем все с начала. Попробуем?

Она улыбнулась и сказала:

— Давай.

Через месяц она исчезла. Оставила записку: «Не нужно меня искать».

Через неделю пришло письмо без обратного адреса:

«Пишу в поезде. Скоро Тюмень. Там брошу письмо в почтовый ящик».

Тем временем события в Красноярске разворачивались своим чередом. Римма подала на развод. Шурик потребовал раздела квартиры и совместно нажитого имущества. Римма пошла к отцу. Он позвонил в ОБХСС. В поликлинике произвели обыск, нашли золото. Шурик получил три года общего режима.

От Ирины никаких известий не было. Через год пришло письмо: «Пишу тебе из Москвы. У меня все хорошо».

Через два года еще одно: «Пишу из Парижа….»

Через три: «Пишу тебе из Нью-Йорка…»

Больше писем не было.

— Вот и все, — закончил Марик свой рассказ. — Где она, что с ней — ничего не знаю. А я живу. Пустой. Иногда спрашиваю себя: зачем живу? Не знаю. Нет, не знаю…

Прошло еще много лет. Марик стал известным в Питере режиссером. Его спектакли отличались изобретательностью мизансцен, но, как отмечали критики, им не хватало эмоциональности. Об Ирине так ничего и не знали. Иногда я вспоминал эту девочку, наполненную любовью, как утренняя фиалка росой. Да, вашу мать, да! Как утренняя фиалка росой. А кому это не нравится, пусть пойдет и застрелится!

Однажды в парикмахерской на глаза мне попался старый журнал мод. То ли французский, то ли итальянский. Я лениво листал глянцевые страницы и вдруг замер: на полосном снимке по подиуму шла тоненькая манекенщица в чем-то черном шелковом, летящем, скуластенькая, курносенькая, с очень короткой мальчишеской стрижкой. Господи, не может быть! Но надпись не оставляла сомнений: «Ирэн, русское чудо».