Виктор Левашов - Выбор жанра

Талант — еще по силам русскому человеку. Гениальность — нет.

Нажимаю кнопку «Ответить» и с тяжелым сердцем пишу:

«Дорогой Александр!..»

И в этот момент не то чтобы просыпаюсь, но сбрасываю с себя кошмарный морок. С некоторой еще опаской заглядываю в файл, о котором успел столько нафантазировать. Господи, какое счастье! Обычная графомания молодого технаря, который почему-то решил, что литература — это слова. И уже с легким сердцем заканчиваю письмо:

«Как мы поняли, Вы мечтаете стать писателем. Нет ничего проще. Возьмите роман „Война и мир“ и перепишите его от руки. Не стали писателем? Перепишите еще раз. Опять не стали? Тогда выбросьте эту дурь из головы и займитесь каким-нибудь полезным делом».

Интересно, поблагодарит он меня за этот совет?

Принято считать, что русский человек по сути своей бездельник. Про всех русских не скажу, но советский человек точно бездельник. И пьяница. В девятьсот лохматом году на нескольких московских заводах проводили социологические исследования с целью определить, как влияют материальные стимулы на производительность труда. Выяснили: до определенного предела (160 или 170 рублей в месяц) влияют напрямую, а вот потом зависимость непредсказуемым образом нарушается. Не сразу поняли, что сумма, стимулирующая дальнейшую трудовую активность, кратна стоимости бутылки водки.

Но даже в самые застойные советские времена была профессия, в которой от работы не то чтобы не отлынивали, но рвались к ней всей душой. И сколько бывало переживаний, мужской мрачности и женских слез, когда работы не давали! Профессия эта — актер. И неважно, кто он — народный артист в московском академическом театре или актер в мухосранском театре (с зарплатой в 105 рублей). Не получить роль в очередном спектакле — всегда драма. Сейчас хоть платят за репетиции и спектакли, а в те незабвенные времена что каждый вечер на сцене, что месяцами гуляй, один черт — оклад согласно тарификации.

Люблю актеров. Люблю театр. Удивительный организм! Вот говорят — богема, богема! А я вам скажу, какая это богема. В среднем театре в спектакле задействовано со всеми службами человек пятьдесят. И если хоть один опоздает или запьет, спектакль сорвется. Да ни один завод не смог бы работать при таких условиях!

Трудоголики не только актеры, но и режиссеры. Очередные. Главный может подолгу ничего не ставить, он уже главный. А очередной рвется к работе, как и актеры. Не потому что хочет стать главным. Хочет, конечно. Но не это самое важное. Важно другое — искренняя влюбленность в это дурацкое ремесло, оно же высокое искусство. Без нее в театре нечего делать.

Человек, о котором я хочу рассказать, был очередным режиссером в Красноярской драме. Когда мы познакомились, ему было года двадцать четыре. Родом из Питера, тогда еще Ленинграда, окончил Ленинградский институт театра, музыки и кино, взял распределение в Красноярск, резонно рассудив, что в Питере, где молодых режиссеров как собак нерезаных, он будет не пришей кобыле хвост, а в Красноярске ему не придется выпрашивать постановки. Так и получилось.

Познакомились мы в Абакане при забавных обстоятельствах. Стоял декабрь, морозный, снежный. Город был захолустный, с единственным светофором в центре. Местные водители чинно проезжали этот перекресток, как на экзамене по вождению. Не помню, какая журналистская надобность занесла меня в Абакан. Помню только, что добрался до места в пятницу вечером и был обречен куковать до понедельника в городе, где нет ни одного знакомого. Гостиница была одноэтажная, с единственным длинным коридором и темным холодным холлом. В старых креслах томился приезжий люд в надежде на то, что освободится койко-место. В номере, куда меня поселили, вторая кровать пустовала. Я не стал спрашивать почему. Пустует — значит, так нужно, администраторше видней. И мне же лучше, никто не будет храпеть.

Проснулся я от деликатного стука в дверь. Всунулся командировочного вида мужичонка в потертом пыжике, в черном овчинном тулупе, с пузатым портфелем:

— Можно? Ой, я вас побеспокоил. Извините.

— Ничего, я уже встаю.

— Я разденусь?

— Конечно, раздевайтесь.

— Спасибо. Большое спасибо!

Пока я умывался, мой новый сосед расположился за столом, извлек из портфеля бутылку портвейна «777», радушно предложил:

— Примите?

— Нет, спасибо.

— А я приму. Извините.

С этими словами набулькал полный стакан, выпил одним махом. Отдышавшись, пожаловался:

— Продрыг за ночь. Еле дождался, пока магазин откроют.

Следующая доза была поменьше, полстакана. Оприходовав ее, мужичонка расслабился и с душевной доверительностью спросил:

— Если не секрет, как вы относитесь к философии Гегеля?

Вас когда-нибудь спрашивали в девять утра в чужом городе, как вы относитесь к философии Гегеля? Псих, подумал я. Осторожно ответил:

— Правильно. А почему вы спросили?

— Для затравки разговора.

Я разозлился:

— Слушай, мужик, иди ты на хрен! Натощак о Гегеле не разговаривают. Устраивайся, а я в буфет.

— Нет, нет, я не останусь! — почему-то испугался сосед. Торопливо допил портвейн, влез в овчину и выкатился из номера прежде чем я успел что-то понять. Крикнул уже из коридора: — Спасибо!

И только теперь до меня дошло. «Продрыг за ночь. Еле дождался, пока магазин откроют». Да никакой он не сосед. Просто зашел выпить в тепле. Тут из коридора донесся шум многих голосов, какой бывает, когда в гостиницу вваливается большая группа приезжих. Вошла администраторша, показала какому-то молодому человеку на свободную кровать:

— Вот ваше место.

Заметив пустую бутылку из-под портвейна и стакан, подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Мой новый сосед тоже увидел бутылку, поинтересовался:

— Не рано для портвешка?

— В самый раз, — пробурчал я. — Люблю, знаете ли, пропустить с утречка бутылец и поговорить о философии Гегеля. Как вы относитесь к философии Гегеля? Если, конечно, не секрет.

— Хорошо, — с некоторым напряжением сказал он. — А почему вы спросили?

— Для затравки разговора.

Выслушав рассказ о моем утреннем госте, он заразительно рассмеялся и протянул руку:

— Давай знакомиться. Марк…

Как оказалось, у Красноярского театра были местные гастроли, привезли в Абакан два спектакля. Должны были приехать еще вчера вечером, но автобус сломался. Для них в гостинице и держали места. Проблема свободного времени в чужом городе для меня разрешилась. Вечером смотрел спектакли, а по ночам, запершись в номере, пил с Мариком водку мерзейшего каннского разлива, которая была хороша тем, что много ее не выпьешь.

Через несколько дней, в Красноярске, он познакомил меня с женой. Совсем молоденькая девчонка, выпускница пединститута, работала в школе учительницей начальных классов. Звали ее… Пусть будет Ирина.