Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Хороший, безотказный парень. Он приходит без меня и часами болтает с матушкой.

Нравится и то, что Бирлес парень любознательный. Вырос он в сельском интернате, но читает газеты, литературные вкусы сложились под влиянием книг Сатыбалды и Аблая Есентугелова.

– Это мои любимые писатели. Советую и тебе почитать их… – говорит он.

В комнате, которую он занимает в квартире у тети, на пианино фотография матери. Хорошее лицо у мамы Бирлеса.

– Почему я не вижу фото отца? – спросил я.

Бирлес сказал что-то вроде того, что снимков старшего Ахметжанова не сохранилось. Странно. Скончались родители в один год, а уцелели фотографии только матери.

Шарбану по прежнему директор школы рабочей молодежи. Среди старшеклассниц она подыскала для мамы помощницу. Ей что-то около 25 лет, зовут Гульжан. Телосложением Гульжан с Эдит Пиаф, горбится, черты лица мелкие, и такие же, как у певицы, редкие волосы.

Гульжан работает как пчелка. Руки у нее маленькие, но сильные.

Закрутит кран на кухне, черта с два воду откроешь. Она моет полы, наводит блеск на кухне, носит передачи Джону. Все бы хорошо, но у старшеклассницы взрывной характер. Матушка боится ей слово поперек сказать, и девчонка ищет причину для недовольства и грозится уйти.

Разговаривать с ней опасно. Дура дурой.

Общий язык с ней нашел Бирлес. Поговорили на кухне, посмеялись и пошли в детскую.

Совокупляется с ней Бирлес быстро-быстро, как кролик. Кончит и спит, как убитый. Гульжан успокаивается и дня три не угрожает уходом. На четвертый день батареи садятся, Эдит Пиаф ходит по квартире на взводе, мама звонит Ахметжанову на работу:

– Бирлес, срочно ко мне!

Фронтовой всепогодный секс-бомбардировщик без задержки выруливает и вылетает с аэродрома подскока. Приземляется у нас на кухне и без разговора тащит в детскую Эдит Пиаф.

Аппетит растет во время еды. Гульжан уже мало ковровых бомбометаний. Она жаждет от Бирлеса въетнамизации войны. На такую жертву ради порядка в нашей квартире Ахметжанов не готов, жениться он не собирается.

Между тем наша Эдит Пиаф с любовью на кухне выводит на бумажке:

"Бирлес – инженер".

Где-то в Клондайке русская песня плывет…

Я вышел из института, снизу по Космонавтов медленным шагом поднимался Зяма.

– Здорово, Толян!

– Привет, Бек. Ты куда?

– На базар. А ты?

– В клуб. – Зяблик поглядел направо и сказал. – Дома у меня водочка есть. Может ко мне пойдем?

– Татьяна где?

– На работе.

– Пошли.

Кухня в зяминой квартире длинная и узкая. Всего три комнаты.

Когда-то здесь жили покойный Георгий Владиславович, Валера.

– Вчера с клубными мужиками делали казан-кебаб. – Толян толстыми ломтями нарезал сервелат.

– Хорошая еда?

– Да.

Зяма сегодня какой-то смурной.

– Ты какой-то усталый. – сказал я.

– Да? – удивился Толян. – Не знаю.

– Как дочка?

– Растет, скоро в старшую группу пойдет. Сам как?

– Да так.

– Понятно… А у меня Бек… – Зяма вздохнул. Определенно с ним что-то не то. На себя не похож. – С Татьяной…

– Что она? На работе я ее каждый день вижу. Вроде у нее все по уму.

– Ну да… У нее то все по уму. Два раза вызывала на меня милицию… Ходит в бассейн.

Милиция еще куда ни шло, а вот секция плавания серьезный сигнал.

Прудникова не устает зихерить. Некоторые ее признания достойны упоминания. Летом погиб Саша Алексеев, сын Марии Ивановны Вдовенко, заведующей лабораторией топлива. Татьяну никто не просил, но и она откликнулась на смерть Алексеева:

– А что Сашке? Хорошо пожил. Кого хотел, того имел.

…Я промолчал.

– Наливай.

Зяма принес из комнаты альбом с фотографиями.

– Хочешь посмотреть фотки с последнего восхождения?

– Давай.

Кроме свежих фотографий, где Зяма красовался то с ледорубом, то с пузырем, наткнулся я и на снимки десятилетней давности. Муля, Гера

Шепель, Зяма, Таня Ушанова, Фая сняты то в группе, то по одиночке.

– Фото сделаны в Фанах?

– В Фанах.

Фая на снимке в, застегнутом до горла, пуховике. Тогда она была совсем салажка.

– Зяма, тебе есть, где отдать швартовы, – сказал я.

– Ты это о чем?

– Погляди на нее, – я поднес к его глазам фотографию.

– А-а…

– Что а-а? – передразнил я его. – Там тебя ждут.

Оставалось еще полбутылки, когда раздался шум открываемой двери.

– Ты говорил, Татьяна до обеда не придет. – прошептал я.

– Сам не знаю, че она приперлась, – Толян поднялся навстречу жене.

Прудникова повесила сумку на дверную ручку, Зяма и я возились с мокасами.

– Далеко пошел? – спросила мужа Таня.

– Далеко.

– Бектас, ты не уходи, – сказала Прудникова, – Мне надо с тобой поговорить.

Пять лет назад Зяблик называл ее Кисой, Кисонькой, Кисулей.

Теперь зовет по имени. Еще в 70-х он часто пел романс "Горела ночь пурпурного заката".

Толян ушел.

– Тебе кофе налить?

– Спасибо, не хочу.

Прудникова налила себе и сказала: "Можешь курить".

– Ты в курсе, что Зяма ездил в Москву?

– Что-то слышал.

– Он сдавал спецпредмет по электрической части станций в МЭИ и провалил экзамен.

– Как он мог сдавать электрическую часть станций, если в ней он ни бум-бум?

– И я том же. Это не какая-нибудь экономика, предмет серьезный, его надо знать. – Старшая лаборантка лаборатории энергосистем знает, где горячо в энергетике. – Зяма хотел в аспирантуру МЭИ на ура проскочить. Не получилось, вот он и переживает.

– Пройдет.

– Пройдет не пройдет – не в этом дело. – Прудникова закинула ногу за ногу и рассуждала правильно. – В октябре Зяме стукнет тридцать пять. Он мается без настоящего дела. Возьми тех же Мулю, Валеру

Лукьяненко…

– Кого ты мне в пример приводишь? Тоже мне нашла!

– Согласна, мужики они недалекие. Но они оба в аспирантуре, при деле… Толик чувствует, как его время уходит. И это тогда, когда другие что-то делают, а он ходит с этим (она назвала фамилию толяновского друга с кафедры ЭСС) и пьет. Приходит домой и скандалит…

Толян скандалит? Что-то ты, милашка, не договариваешь. Из-за чего он скандалит?

– У него плохая наследственность… После того, что случилось с его отцом, Толик сорвался.

Плохая наследственность? Все-то вы знаете про других, на себя только не хватает ума оборотиться. Нам с Зямой любая дворняжка наследственностью кляп вобьет.

– Так… – я поднялся со стула. – Ты мне это хотела сказать?

– Присядь, – Прудникова уже сама закурила. – Я хочу, чтобы ты с ним серьезно поговорил.

– О чем?

– Скажи, чтобы он не пил.

– Благодарю за доверие. – Я усмехнулся. – Ты думаешь, он меня будет слушать? Кто я такой для него? Потом ведь…

Я хотел сказать: "Потом ведь я и сам пью не меньше Зямы. Как я могу кого-то уговаривать не пить?".

Таня перебила меня.