Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Ничего не поделаешь, придется и выпить, но больше хочется сделать приятное Шарбану. Собирайся.

– Только не долго.

У меня привычка: на свадьбы родственников приводить кого-нибудь из друзей. Родственники из-за матушки ничего не говорят мне, но я по глазам вижу – не нравится им моя привычка. Я и сам понимаю, нехорошая это привычка. Только с кем-то надо пить на свадьбе. Лучше всего с проверенным на постоянной основе собутыльником.

Я выпил две стопки водки и поставил в известность Шарбану:

– В субботу приду не один. С кентами.

– Что ты говоришь? – Шарбану сделала вид, будто не догадалась о чем речь.

– Это традиция, – пояснил я. – Нарушать нельзя.

– Не надо…, – тетушка включилась в игру.

– Что значит не надо? – возразил я и налил себе еще водки. -

Очень даже надо. Будете артачиться, так я вместо восьми человек приведу восемнадцать.

– Ой бай! Ультерме!

– Пока только восемь, – успокоил я ее. – Остальных еще не успел позвать.

Гау не прислушивалась к разговору и рассеянно ковырялась вилкой в тарелке. Казай, муж Шарбану – напротив, прислушивался к разговору с тревогой. В гостях у них сваты, которым не полагается знать о специфике внутриродственных отношений.

Между тем Шарбану сильно переменилась в лице.

– Прошу тебя, не надо…

– Вы ставите меня в дурацкое положение, – я вновь наполнил рюмку.

– Люди готовят поздравительные речи, чистят пиджаки, гладят брюки, подбирают галстуки… И тут я им: простите, тетушке жалко для них ящика – другого, водочки… Меня не поймут. С моей стороны это выглядело бы голимым оппортунизмом! Решено! И не просите.

– Ой бай! Ой бай! – У Шарбану научно-технический прогресс на лице. Если раньше у нее глаза бегали как новогодняя гирлянда, то теперь перемигивались лампочками с пульта ЭВМ "Минск -22".

– Никаких ойбаев. Я же вижу, вам приятно, что свадьба Талапа благодаря моим кентам обещает стать заметным событием в жизни общественности города.

Я перегнул палку. Даже если Шарбану и не поверила, что налет армян на водокачку состоится в заявленном мной количестве, то в любом случае она перепугалась.

– Ладно, пошутил я.

– Алла сактасын. – с облегчением выдохнула тетушка и заулыбалась.

Казай тоже обрадовался и поспешил на балкон за водкой. Шарбану подсела к Гау. Я снова налил, выпил.

"Шарбану тетушка неплохая, – подумал я, – только время от времени ей надо напоминать о том, как я ее люблю". Поначалу я не обращал внимания на ее разговор с Гау. Когда до меня стал доходить смысл некоторых ее слов, я обратился в слух.

– Потерпи еще немного, – в полный голос говорила Шарбану. Гау молчала. Тетушка увлеченно продолжала. – Сколько ей еще осталось?

Терпи… Зато тебе все одной достанется.

О ком это она? Когда до меня дошло, то первые две-три секунды я не знал что делать и молчал. Хотелось плакать.

Я медленно поднялся.

– Жаба! – заорал я. – Да я тебя,…!

Возникла потребность перевернуть ее поганый стол. Я еще что-то кричал, Шарбану суетилась, хлопала глазами: "Что я такого сказала?".

Непонимающе смотрела на меня и Гау. Если и жена не соображает, то я, мама, все мы пропали.

– Шарбану ждет твоей смерти. – На следующий день за обедом я рассказывал Ситку о поздравлении к свадьбе.

Матушка опустила глаза и ничего не сказала.

– Почему ты молчишь?

– Что говорить?

Мама меня удивляла. Не в том дело, что для нее не новость, что

Шарбану ее враг, а в том, что она не злилась.

– Она твоя родная сестра!

– Ну и что?

– Как ну и что? Мама, я ее прибью!

– Не связывайся. Она несчастная.

– Ты что несешь?! У Шарбану полная жопы радости!

– Все равно она несчастная.

Я не сказал матушке о поведении за столом Гау. И не знал, что

Шарбанка поспешила рассказать дяде Боре, что я угрожал ей убийством.

Мама при перебранке ставила на место недруга воздушными плевками.

Спрашивала: "Сен ким сын?" и имитировала плевок без плевка -

"Тьфу!". Сейчас, когда она узнала, что Шарбану учит сноху жить ожиданием ее смерти, ни плевка, ни сожаления.

Вообще же, мелочь пузатую, осмелившуюся затевать против нее интриги, в ее обычаях было просто напугать и тем ограничиться.

– Ауле подлеста тупикка жверу керек, сонан гийн шайтанга кетсин.

Паленын аулак жру керег.

Сейчас бы Шарбану в самый раз в тупик загнать.

…И возвращается ветер

Американцы проводят испытания крылатых ракет. К цели они летят со скоростью среднемагистрального пассажирского самолета. В программу полета крылатых ракет закладывается рельеф местности, на небольшой высоте ракета огибает естественные препятствия, что делает ее неузвимой для ПВО противника…

До Книжной палаты Ахтанов несколько лет редактировал литературный журнал и охотно переводился московскими писателями. Одним из переводчиков Тахави Ахтанова был и Василий Аксенов.

В "Иностранке" в переводе Аксенова опубликован роман Доктороу

"Рэгтайм".

Рэгтайм, рэг-тайм… Время рэга. "Под звуки рэгтайма, – писал

Алан Доктороу, – Америка входила в ХХ век…". Писатель как будто бы намекает: рэгтайм – полетное задание для Америки. Это не просто танец, мелодия не сочинена, она прострочена на машинке, пробита на перфокарте. Законченная пьеса для механического пианино.

"Шаг-влево, шаг-вправо, – приравнивается к побегу".

Насколько неуязвимы США, шагнувшие танцующей походкой под звуки рэгтайма в ХХ век? В чем соль плана ее судьбы, которая отперфорирована на картонке?

…Хутор в предвечерье. Солнце, наполовину закрытое облаками.

Плетень, густая, в человеческий рост, трава, кустарники, деревья.

Режиссер обошелся без музыки. Только шум ветра. Поначалу еле слышный, постепенно, с нарастающим присвистом, ветер занимает все видимое пространство, сгибает деревья, приводит в волнение траву.

Мало-помалу проклевывается беспорядочная мелодия. Не мелодия, – неясный затакт. Затактные ноты дробятся, рассыпаются. Как это у него получилось? Ветер у Тарковского не стихия, ветер у него одушевлен.

Все бы хорошо, но у плетня появляется Солоницын и все портит. Он объясняет Тереховой, что к чему, после чего пропадает загадка.

Ядерный гриб, толпа хунвэйбинов на Даманском, солдаты, толкающие перед собой в слякоть артиллерийскую пушку, закадровый голос читает стихи… Один из персонажей зачитывает книгу пророчеств о России, в кадре снятое в рапиде обрушение декоративной штукатурки. Штукатурка падает и падает… Более всего в "Зеркале" Тарковского не дает покоя падающая с потолка штукатурка.

Какая связь между штукатуркой и ветром?

У Тарковского жизнь выстроена через прошлое, настоящее и будущее, которое состоится и без присутствия главных героев. Герои у него обозначены пунктиром, сами по себе они не запоминаются, представлены так, как будто они – антураж, часть натуры, павильонного интерьера.