Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Интересно, где она сейчас?

– Где? – Шеф пожал плечами. – Замужем, наверное, детей растит.

– Ты был в нее влюблен.

– Не я один.

Знать, Арсентьева не простая одноклассница, если оба до сих пор не могут забыть ее

С Людой Арсентьевой Шеф расстался в пятом классе. То был пятьдесят шестой год. В том же году он перешел в 39-ю школу, в класс, где училась тогда Таня Репетилова. О Репетиловой Шеф молчит с

63-го года.

" Подбрасывают…"

Инженеру ВЦ КазНИИ энергетики Валентину Гойколову под пятьдесят.

Родом он из верненских казаков, что до революции собирались кругом у

Пугасова моста. Мужик экзотично темный. Его небылицы о казахах слушаем мы с Хаки.

– Кунаев позвал в гости весь Верховный Совет ЦК, – рассказывал

Валентин, – Они обсуждали с Кунаевым как присоединиться к Китаю…

Потом напились и на столе заплясали голые казашки…

– Валентин, ты мракобес! – разбалделся я.

– Не веришь? – верненский казак обижен недоверием. – А ведь там были люди и из Верховной прокуратуры.

"Твоя агентура просто дура". Верховный Совет ЦК и Верховная прокуратура. Это ж надо!

Валентин приходит к нам в обеденный перерыв поиграть в шахматы.

Играет он лишь бы сходить, или срубитьфигуру.

– Тэ-экс… – пыхтит казак. – Я твою турку щас съем – и спросил.

– Не боишься?

Турку он съедает, но увидев, что взамен ему ставят мат, просит вернуть позицию на два хода назад.

– Эх… обманул ты меня… – вздыхает он сокрушенно и пережимает кнопки шахматных часов.

Я кладу ему руку на плечо:

– Доверчивый ты.

Каспакову не нравятся обеденные сходки в лаборатории с участием посторонних.

– Хаким, ты у нас главный шахматист, – бурчит Жаркен Каспакович.

– Перестань собирать народ.

– Где прикажете нам играть? – сердится Хаки.

– Пусть твои гости у себя играю, – Каспаков выпятил нижнюю губу.

– Как не зайду в обед в вашу в комнату, а эти сидят как у себя дома, курят… Особенно надоел этот слесарь из ВЦ. Как его? Петик, что ли?

На следующий день Валентин опять пришел сыгрануть.

– Знаешь, как тебя назвал наш завлаб? – обратился я к нему.

– Как?

– Петик.

– Да пидор он! – обиделся казак.

В ВЦ Валентин отвечает за исправность перфоратора, на маленьком слесарном станке вытачивает детальки. А так, больше курит, бдит, делится результатами наблюдений.

– Опять к Яшке приходили Залманычи.

– Зачем приходили? – спросил я.

– Деньги делить.

Яков Залманович Розенцвайг руководитель группы. Формально он отвечает за инженерное обеспечение ЭВМ, на деле – главный снабженец института.

У Розенцвайга связи в Таллине, Минске, Москве, Ленинграде,

Белгороде, Львове, Барнауле. Тот факт, что наши сотрудники работают на новейших ЭВМ, что в коттеджах на институтской базе отдыха в

Капачагае установлены кондиционеры, что у комсомольцев прекрасный музыкальный центр – заслуга Яшки. Он перегоняет на адрес института партиями с конвейера телевизоры "Горизонт", двухкамерные холодильники, часы "Электроника", японские магнитофоны, батарейки к радиоприемникам, спирт. Рассчитывается Яшка с поставщиками по безналичному расчету, оплачивая услуги частью отгружаемого товара.

То ли сбытчики на местах дюже жадные, то ли отродясь ничего путевого в жизни не видели, но договор с ними Розенцвайгу обходится всего лишь в бутылку "Казахстанского" коньяка. Яшка говорит, что алма-атинцы не ценят свой коньяк, а там, за пределами республики, мол, знают толк в напитках. Ну это он загибает. Чем он помимо коньяка склоняет к сговору товародержателей, Розенцвайг не говорит.

Так или иначе, Яков Залманович строго блюдет главный принцип выгоды: минимум затрат при максимуме результирующего эффекта.

Валентин рассказал, что недавно классовый вражина получил десять телевизоров "Сони", по тысяче двести за штуку. Телевизоры до института не дошли.

– Раскидал по своим Залманычам… – сказал Гойколов.

Яшке за сорок, женат ни разу не был, живет с матерью. Его покойный отец – ветеран Казпотребсоюза. Розенцвайг непритязателен, годами – зимой, весной и осенью – ходит в одном и том же плаще, в серой, выцветшей кофте, джинсах местной фабрики "Жетысу".

Единственно, на что, за годы работы в КазНИИ энергетики, крупно потратился Яков Залманович, так это на машину марки "Жигули". Он много ездит по магазинам, оптовым базам, так что жигуль ему необходим.

Чокин ценит пробивные данные Яшки. Девочки из приемной рассказывают: директор вызывает Яшку к себе в конце дня, минут через десять руководитель группы ВЦ с полуулыбкой покидает кабинет Шафика

Чокиновича.

В одном подъезде с Большим живет семья поэта Шамиля

Мухамеджанова. Мама искала, кто бы быстро и недорого побелил квартиру. Тетя Марьям, жена Шамиля привела Веру, женщину поденного труда. Знакомая тети Марьям обещала за неделю подшаманить стены и потолки.

Шеф сходил к Джону и Ситке и на три дня застрял у Меченого.

Вернулся и на пару с Верой разбил трельяж. Расколотилось среднее зеркало, два других целы, разбитому стеклу замену в магазинах не найти.

– Как умудрился? – спросил я.

– Пришел, дома одна Вера. Предложил сбегать за пузырем, бухнули и она попросила передвинуть мебель. Держали трельяж крепко, обеими руками, а он ни с того ни сего наклонился и выскользнул из рук. Не понятно, как грохнулось стекло. Толстое оно… .

При всей предвзятости к Льву Толстому не могу не согласиться с его замечанием о том, что нет на свете справедливости. В том, что нет справедливости имеется определенный резон.

"Казахи, как и русские, опрометчиво эгоистично приняли идеи локальной, ограниченной справедливости, в основе которой покоился классовый подход. И без того непростительно пренебрегавшие в дореволюционную эпоху людьми без имени и положения, питавшие почтение исключительно к власть имущим и богатеям, казахи при большевиках великолепно отвечали задачам, поставленными перед народом новыми хозяевами.

Справедливость только для бедных, каковых в степи всегда большинство, нравилась простолюдинам. Они не задавались целью улучшить свое положение, их более всего заботила сословная месть к удачливым землякам, родичам. Движущей силой мести являлась зависть темных, озлобленных бедолаг.

Сам по себе человек по свойствам пороков и добродетелей эволюционирует крайне медленно… Иной раз думается, что не трогающие ни ум, ни сердце призывы к внутреннему переустройству ничего, кроме вреда, не приносят, а лишь усиливают врожденную тягу человека ко лжи и лицемерию.

При жизни далеко не каждому из нас дано духовно перевоплотиться, обрести младенческие чистоту, свежесть и обаяние святости. Не каждому дано, а еще меньше отыщется людей, возжелавших совершить работу души по возвращению к истокам".