Олег Хафизов - Феликс

Феликс, как уже отмечалось, был далеко не ангел, но всегда отличал ангела от чёрта даже в зеркале. Оба спорщика были горячи, но

Стасов бесновался по-настоящему, а Феликс провоцировал друга для куража. Он любил поспорить о чём угодно от теологии до скотоводства, завести противника в тупик хитросплетением своей софистики, довести до бешенства и обратить всё в шутку. Точка зрения при этом значения не имела.

– Они все ссучились, все до одного! – кипятился Стасов. – На что они, думаешь, сидят в ночных кабаках? На свою ментовскую зарплату?

Знаешь, какая зарплата у полковника милиции?

– Я знаю даже, какая у тебя зарплата, – возражал Феликс. – Всё равно, последний мент лучше правильного бандита, хотя я их ненавижу.

Государство – главный разбойник. Пусть лучше меня грабит один разбойник по правилам, чем много без правил.

– У бандитов тоже есть свои законы, и очень неплохие, – не унимался Стасов.

– Неплохие, – вроде бы соглашался Феликс. – Между собой. А мы с тобой для них фраера, с которыми можно творить что угодно. И между собой они на законы плюют, когда появляется настоящий интерес. А интереса три: жадность, подлость и страх. Блатной не может быть другом, можешь мне поверить. Он сидит и прикидывает, кто сильнее: ты или он. Если он, то никаких законов нет.

Феликс пустил в меня глазами хитрую искру, как бы отменяющую серьезность высказывания.

– Вот Геша, вроде, мой товарищ, которого я знаю тыщу лет. А я не могу с ним спокойно разговаривать, как с тобой. Я должен всё время фильтровать. Честно скажу, я его боюсь. На хер мне не нужен такой друг. В смысле – Геша.

– На самом деле Хафизов круче их всех, – пришёл он к неожиданному выводу.

– Так живут сейчас ВСЕ! – воскликнул Стасов, прямо как какой-то неистовый Виссарион. Для него большинство голосов, максимальный тираж, максимальный доход всегда были решающим аргументом, дальше которого идти некуда.

И тут мне показалось, что Феликс перестал искрить и воспылал по-настоящему. Парень он был психованный, и не просто трещал сучьями и чадил, как отходчивый Стасов, а горел долгим, жгучим, злым пламенем. Он приблизил свои неказистые, прямоугольные, треснувшие в боях очки к новеньким, изящным очечкам Стасова.

– Если все, – проникновенно сказал он, – все, вот сколько есть вокруг людей будут ебаться в жопу и считать это нормальным, я всё равно этого делать не буду. Потому что это ненормально.

"Потому что ересь есть ересь, – " вспомнил я фразу из знаменитого романа о казаках.

Когда Стасов уже раскрыл рот для очередного контраргумента, дверь раскрылась и в комнату вошёл низкорослый, кривоногий, мрачный человек в послевоенной советской военной форме, которая, наверное, изображала костюм казака. С хитрым, недобрым народным прищуром казак оглядел трёх сидящих перед ним людей в очках, словно хотел сказать:

"А за очки здесь режут".

– Ну, здорово живёте, – угрожающе произнес он, постегивая себя по ладони /нагайкой./ – А который тут из вас, к примеру, Феникс?

– Здоровей видали, – весело ответил Феликс, пристально разглядывая это чучело.

Стасов тем временем выскользнул из комнаты, словно его и не было.

– А я, стало быть, атаман областного казачьего войска, председатель донского землячества, войсковой старшина Назаров Клим,

– сырым алкогольным баском отрекомендовался посетитель, продолжая постегивать /нагайкой /левую ладонь. Его опухшие глазки тревожно перебегали с меня на Феликса и обратно, сверяясь с действием произнесенного: достаточно ли грозен, не чересчур ли смешон. Я заметил, как Феликс придвинул к себе ногой ржавый зазубренный топорик, который держал на полу под столом.

– Тот самый знаменитый на весь мир Клим? – очки и зубы Феликса блеснули при развороте головы. Он откинулся на спинку стула и, покачиваясь, скрестил на груди внушительные, толстые руки с жилистыми предплечьями и ядрами бицепсов. Когда-то Феликс серьезно занимался боксом, дошёл до первого разряда и даже служил в спортроте местного десантного полка. Спорт он, ясное дело, забросил, но природная сила сохранилась. На спор он заваливал армрестлингом налитых культуристов, отроду не выпивших ни одной рюмки, не выкуривших ни одной сигареты. Очевидно, Клим рассчитывал иметь дело с интеллигентом несколько иной формации. Грозный вид казака сменился фамильярной народной душевностью. Вдруг я вспомнил, где видел эту рожу. Он работал в нашем НИИ, ещё при Советской власти, инженером по технике безопасности, и был старш/и/м в колхозе. Тогда ещё никто не знал, что он казак, вряд ли он сам об этом догадывался, но вёл себя нахраписто.

– Погутарим по-простому, по-казацки?

Клим гулко выставил на стол бутылку водки, снял фуражку с советской защитной кокардой и перекрестился на правый угол библиотеки, где пылился портрет Мика Джэггера.

– Вообще-то я старый больной еврей, – ответил Феликс, доставая из ниши стола три граненых стакана – мне, себе и Климу, – и без околичностей приступая к вскрытию бутылки. Сказано это было таким непонятным тоном, который можно было принять и как шутку, и как вызов, – по желанию. Клим пока не принял никак, а проницательно, по-народному прищурился.

– Ну, будем здравы, – сказал он, чокнулся с нами и жадным залпом жахнул сто пятьдесят граммов. Феликс человечно поднёс к его скрюченной роже крошечное вялое яблоко-дичок из россыпи, с неделю валявшейся на пыльном подоконнике. От кислоты яблока, превышающей едкость напитка, лицо казака разгладилось.

– Ты вот, смехом, а я в натуре: что за фамилии у вас в редакции:

Шмуль, Хотизов, Стасюкович какой-то, – быстро хмелел атаман. – Один ты и есть русак, остальные – не пойми чего. А что ты, бля, творишь?

– А вы какого войска будете: калужского, рязанского или орловского? – вместо ответа сказал теплеющий Феликс. – А может:

Великое Войско Новомосковское? Что-то я о таком не читал в анналах истории.

– Это не суть, – уклонился атаман и погрозил Феликсу пальцем. -

Казачий сход у нас действительно в Новомосковске, откуда, между прочим, идут истоки Тихого Дона. А народ разный: есть выходцы и донских, и кубанских, и забайкальских кровей. Даже один калмык буддийского исповедания. Не суть. Казак – ведь состояние души. Мы на кругу примем каждого, кто любит коня, саблю, водку и православную веру (если, конечно, не еврей). Хоть тебя примем, хоть, вон, его, – кивнул он в мою сторону, явно отдавая мне более низкое место на шкале казачьих ценностей.

– А кто вам звание присвоил: сами себе или как? – уязвил его я.

– Я старший лейтенант запаса Советской армии, – строго возразил атаман. – Звание войскового старшины мне присвоил казачий /круг. /А ты-то, я посмотрю, пороха не нюхал

– Стало быть, сами себя произвели сразу в майоры? Ясно, – парировал я.