Владимир Царицын - Братья не по крови

– В камуфляже, – поправил его Рэбэ. – Семен живой? – И обвел нас мутным взором. – Жалко, если его подстрелили.

Я, честно сказать, удивился.

Семена мы нашли на границе леса. Он лежал на животе, широко раскинув в стороны руки и ноги. Семену не хватило каких-то пяти мет-ров, и остался бы живым. Две пули попали ему в спину и одна в заты-лок. Зная, как должно выглядеть его лицо после ранения в затылок, мы даже переворачивать на спину его не стали. Я, правда, предло-жил:

– Может, похороним?

Но Рэбэ запретил:

– Не в тундре. Найдут и похоронят. Нам теперь о другом думать надо, как поскорей отсюда смотаться!

– А куда теперь торопиться? – удивился Хохол. – Вертушки нет.

– Дурак ты, Хохол, – беззлобно ответил Рэбэ. – Может быть, ты думаешь, что мы их всех угробили? А ты знаешь, сколько у них верту-шек? А сколько пеших групп?

Хохол молча развернулся и направился к обломкам вертолета.

– Ну и за каким хреном ты туда пошел? – крикнул ему вдогонку Рэбэ.

– Спасать уцелевших в авиакатастрофе?

Хохол не ответил. Он стоял на куче кирпичных обломков и пы-тался определить число погибших. Задача эта была невыполнимой. Тел вообще не было видно, только одна-единственная незнакомая го-лова валялась рядом с чадящим бесформенным комком металла. Из комка торчали обрывки разноцветных проводов и тянулись к мертвой голове. Такая интересная комбинация напоминала погибшего киборга из фантастического фильма.

– Налюбовался? – поинтересовался Рэбэ. – Пошли. Валить надо отсюда пока не поздно. Думаю, что пилот перед тем, как начался бой, сообщил, кому следует о том, что нашел нас. И о том, где он нас на-шел. Если у них есть еще один вертолет, то скоро он будет здесь, а если нет, все равно нам валить надо… Думаю по дороге идти опасно.

Я с тоской поглядел на непролазную чащу. Предложил:

– До Манжурска километров десять-двенадцать осталось. Может быть, все-таки по дороге? Если погоня будет, я услышу. А вертушку, так вообще, не вопрос. Я свист винтов за несколько километров слы-шу.

– А сейчас что-нибудь слышишь? – спросил Гуинплен.

– Тихо, – ответил я.

– Тогда, вперед, – скомандовал Рэбэ.

И мы пошли по дороге в сторону неизвестного города Манжур-ска. Шли молча, старались лишний раз не шуметь, да и не о чем было нам разговаривать. Каждый о своем думал. Может быть, о своем не-ясном будущем?

Я вспоминал прошлое…

…Придя домой, после похорон, после так называемых, похорон

Ларисы, я поставил урну с ее прахом на стол, достал из бара семьсот-пятидесятиграммовую бутылку 'Немирова', тяжелый стакан, закуску из холодильника брать не стал, в рот ничего, кроме водки не лезло. Зачем-то включил компьютер. Я редко пользовался компьютером, но когда пользовался, никогда не заглядывал в ее папку. Это было чем-то личным, только ей одной принадлежавшим. Залезть в ее личную папку под названием 'Лара' было все равно, что шариться по ее кар-манам или в сумочке. Я так сам себе говорил, но дело было не в этом, вернее, не только в этом – меня не интересовало содержимое этой папки… Когда-то у нас была общая папка. Когда-то давно. Мы завели эту папку сразу, как только у нас появился компьютер, и назвали ее 'Наша семья'. Мы хотели увековечить нашу семью, занося в папку все значимые события, касающиеся каждого из нас и касающееся нас обоих: наши письма друг другу, наши фотографии, фотографии наших друзей и…наших будущих детей, короче – всю нашу жизнь. И понача-лу мы так и делали, но…килобайты так и не переросли в мегабайты. А что в нее заносить? Нашу перебранку? Причины и анализ наших ссор?

Фотографии наших постных мин? Фотографии друзей, которым об-рыдли наши скандалы и которые очень скоро перестали быть нашими друзьями?

Мы забыли о папке 'Наша семья', а вскоре на поле мони-тора появилась новая папка, папка 'Лара'…

Я налил себе полный стакан и залпом выпил, задержав дыхание.

Выдохнул, помотал головой. Долго грел рукой мышку, не решаясь на-жать клавишу, но, наконец, решился. Папка была объемная и содер-жала десятка четыре файлов. Я открыл первый. Я ожидал, что увижу отцифрованное фото маленькой Ларисы, но я увидел другую фото-графию.

Я увидел нас, выходящих из дверей дворца бракосочетания. Ла-риса была прекрасна и счастлива, длинная фата полупрозрачным ту-маном обволакивала ее обнаженные плечи и опускалась на мрамор-ные ступени крыльца. Диадема, взятая на прокат, сверкала фальши-выми бриллиантами, но Ларисина улыбка была ярче. Потому, что она не была фальшивой. Я стоял по левую руку от Ларисы и неуклюже поддерживал ее за локоть. Я был какой-то нескладный, чуть-чуть ниже своей новоиспеченной жены, глупо улыбался, щурился от солнца и выглядел полным имбицылом.

В следующем файле были снова мы. В окружении своих родных и друзей. Здесь были Вадик Козин со своей будущей женой Лилией, Серега

Мозговой, мой кореш с первого класса, Светка Трифонова, Ла-рискина подруга, многие другие, кого я уже успел позабыть. Здесь был и Петр

Иванович, Ларисин папа, со своей женой Софьей Артуровной и дочерью

Аурикой, сводной сестрой Ларисы. Все были веселы. Они яв-но были рады нашему счастью. Кто мог подумать тогда, что счастье это будет таким недолгим? А мы с Лариской смотрели друг на друга и не замечали ничего и никого вокруг. Наверное, мы верили в то, что так хорошо будет всегда…

Я пил водку и листал файлы. Я подолгу разглядывал фотогра-фии, пытаясь вспомнить все, каждую мелочь. Я пытался вспомнить слова, которые шептал на ухо своей любимой Лариске, и те слова, ко-торые шептала она. Я вспоминал в подробностях нашу первую брач-ную ночь, которая на самом деле была первой. Кто теперь в это пове-рит? Это старомодно, но Лариса и была старомодной. Наверное, даже чересчур.

Потом пошли файлы с моими письмами с флота. И не лень было Ларисе их перепечатывать? Я читал свои собственные письма и удив-лялся: неужели это я писал? Я не узнавал самого себя в этих письмах. Другие мысли, другие чувства, другие слова! Другой человек. Я был наивен…, но…я был искренен. И я позавидовал ему. Ему? Да я же сам себе позавидовал!

А потом был ее дневник.

Лариса писала о каждом дне, прожитом и пережитом со мной. Она не ругала меня, нет! Она удивлялась: почему это произошло именно с ней?

И винила себя, свою несдержанность и неумение управлять собой, своими мыслями и поступками. Она винила судьбу, своих подруг и моих собутыльников, кого угодно, но не меня! В каждой ее фразе читался вопрос – почему? И еще! Она надеялась. Она хоте-ла, чтобы все было по-другому. Честно и радостно. Так, как было вна-чале нашей совместной жизни. Каждый день, описанный в ее дневни-ке, заканчивался клятвой – начать новый день по-новому. Простить, забыть. Быть ласковой и не отвечать на грубость.