Владимир Царицын - Братья не по крови

– Мариша, дочка, – услышал я голос Эльвиры. – Хочешь погово-рить с папой?

– С каким папой? С папой Денисом? – переспросила Маришка, и меня бросило в холодный пот от этого ее вопроса. С папой Денисом? Значит тот, другой, для нее теперь тоже папа! Папа Рафик. Быстро все произошло! Слишком быстро!

– Ну, давай, – нехотя согласилась Маришка. Я по ее интонации понял, что разговаривать со мной она не имеет абсолютно никакого желания. – Але? Привет папуля.

– Здравствуй, родная. – Я говорил хрипло, в горле у меня образо-валась пустыня Сахара.

– Ты заболел?

– Простыл немного.

– Нужно выпить горячего молока с медом и сливочным маслом. Ужасная гадость, но помогает. Мама всегда дает мне это пойло, если я простужаюсь…если простужусь.

– Я обязательно выпью, – пообещал я Маришке и подумал про себя:

'сейчас мне не молока нужно выпить, сейчас мне нужно много водки'.

– А еще лучше, – продолжала Маришка давать медицинские ре-комендации, – полоскать горло раствором соли и соды. Но самое пра-вильное – это профилактика простудных заболеваний. Нужно зака-ляться…закаливаться. Плавать нужно в бассейне каждый день. Я плаваю. Дядя Игорь меня учит плавать кролем. А через две недели мы с мамой и папой Рафиком поедем на Кипр. Там море. В море пла-вать – это совсем не то, что в бассейне. Море соленое. В бассейне, конечно, тоже хорошо. Можно любую температуру сделать. Но вода пресная и хлоркой пахнет… Ну все, пап, пока, мне на английский нуж-но идти.

Мэгги уже ждет. Мэгги – это моя училка по английскому. Я ведь теперь дома учусь, ко мне учителей на дом привозят. А Мэгги во-обще тут живет…

Я с трудом сдерживал крик, который давно уже просился наружу, он рвался из моей груди, крик отчаянья.

– Все, пап, пока. Звони, если заболеешь. Я скажу, что делать на-до.

Ни слова о том, что соскучилась по мне, ни слова о том, что хо-чет меня увидеть. Звони. Пока. Мне пора. Меня училка английского языка ждет.

– Какая училка? Какие уроки? Ведь сейчас лето. Каникулы! – крикнул я, но Маришка уже отдала трубку Эльвире.

– Марину готовят к поступлению в престижный колледж, – сказа-ла она. – Учителя той школы, где она училась, не в состоянии дать ей необходимый объем знаний, достаточный для дальнейшего обучения за границей.

– Гадина ты, – выдавил я из себя.

– Это не я. Жизнь такая…, гадкая и… жестокая.

Я бросил трубку и схватился за стакан. Я пил водку, не ощущая ее вкуса, я вливал в себя стакан за стаканом, пытаясь заглушить боль.

Но она, эта боль, никуда не уходила, она только сильнее становилась.

Я не пьянел. Я выпил уже литр, а был совершенно трезв. Я пил и ду-мал, я думал о жизни, о том, что я вычеркнут из нее. Я стал лишним на ее празднике. Я не нужен здесь. Я не нужен даже собственной до-чери. Что жена? Была, и нет. И хрен с ней! С глаз долой, из сердца вон! Но я не нужен и Маришке! У нее есть все, есть бассейн, есть ин-структор по плаванью, есть штат придворных учителей и гувернанток, есть даже два личных телохранителя. А через две недели она с ма-мой и со своим новым папой едет к морю. Разве я смог бы на свою пенсию и небольшой приработок свозить ее на море? Разве я смог бы организовать для нее индивидуальной обучение, а в последствии от-править ее в Кембридж или еще куда-нибудь? Не смог бы, если бы даже на десяти работах работал. А Рафик этот гребаный сможет. Ес-ли Эльвира не подкачает, если она качественно будет отрабатывать свалившиеся на нее блага, Маришка получит блестящее образование, сделает карьеру, станет светской львицей, удачно выйдет замуж. А я? Я ничего этого обеспечить не могу… То, что произошло, было ужас-ным, но правильным. Логичным. Маришке не нужен такой отец, как я. И Эльвире не нужен такой муж, как я. А самому-то себе я нужен? Нет, не нужен. Может быть, я нужен Родине?

В том, что и Родине я не нужен, я узнал на следующий день, ко-гда явился в военкомат. Хотел уйти на войну и на войне погибнуть.

Военком долго и пристально на меня глядел. Потом сказал сердито:

– Какой контракт, Денис Яковлевич? Какая война? Вас комиссо-вали по контузии, у вас страшные головные боли. Вы что же думаете, мы по контракту любых берем? Кого не попадя? Здоровье – первей-шее условие!

– Я совершенно здоров, – соврал я, башка у меня просто раска-лывалась от боли. – Я здоровее вас, товарищ полковник.

– Не спорю…, но я-то на войну и не рвусь, – ответил военком, ли-цо у него и впрямь о крепком здоровье не говорило, землистого цвета с фиолетовыми прожилками. – Хорошо…, учитывая ваше заявление о том, что вы здоровы, как бык, и учитывая ваш боевой опыт…, – он встал и подошел к окну, долго молчал, повернувшись ко мне спиной, о чем-то думал. – Хорошо. Я подумаю, что можно сделать. Только не сегодня. Идите домой, а придете ко мне…, – он вернулся к столу и стал изучать записи в своем ежедневнике, – завтра у нас четверг.

При-ходите ко мне послезавтра, в пятницу. В пятницу, двадцать четвертого июня. Все, свободны, Денис Яковлевич.

Хорошо, что в пятницу, а не в четверг, подумал я, ведь на зав-тра, в четверг, гидрометеоцентр обещал дождичек, я слышал прогноз погоды по радио, когда ожидал приема военкома.

Но в четверг дождя не было, зато был звонок по телефону.

Не-известный предложил мне встретиться и обсудить кое-что, касающее-ся меня лично. Я думал, что это звонят от Эльвиры, или от ее Рафика-пуфика, что этот человек назначен взамен помятого мною

Даниила, что речь пойдет о разводе, но я ошибся. Звонивший имел ко мне иное предложение…

В пятницу я к военкому не пошел, я улетел в Хабаровск, откуда добрался до Уссурийска, а из Уссурийска меня вывезли в компании с пятью молчаливыми попутчиками на вертолете с зашторенными ил-люминаторами в лагерь. Там я через несколько дней увиделся с

Хох-лом, которого в прежней жизни знал под другим именем, и со

Славкой Нестеровым, ставшим Гуинпленом.

Я их знал обоих, а они друг с другом знакомы прежде не были Я заметил, что между ними сразу возникло стойкое неприязненное чув-ство. Разбираться в причинах этой неприязни я не стал. Теперь смот-рю – вроде бы подружились. Идут, разговаривают о чем-то. Я прислу-шался.

– А тебя как звать? – спрашивал Славка.

– Алексеем, – отвечал Хохол.

– А почему 'Хохол'?

– Фамилия у меня украинская. Демиденко.

– Так ты на самом деле хохол?

– Не знаю. Мои родители – не мои родители. Я у них приемный. Когда они меня из дома малютки забирали, всех сведений обо мне было – только имя, да день моего рождения – первое мая. Оно на клочке клеенки написано было, а клеенка к моей ноге привязана была. Больше ничего – ни отчества, ни фамилии. И отчество, и фамилию мне по моему приемному отцу присвоили. Кто я: хохол, русский или якут – не знаю.

И не узнаю, наверное, никогда.