Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Она стала в очередь за нами, и я предложил ей угостить ее кофе. Даша была неожиданно удивлена и согласилась. Она подсела к нашему столику и я сказал, что нам нужно сделать несколько снимков здания Русского Музея, о которых меня просил мой австрийский друг Хайдольф Гернгоросс, приезжающий читать в нем лекцию в апреле. Хайдольфу они нужны будут для книги-каталога, выходящей осенью этого года в венском "Тритон-Ферлаге". В книге он хочет опубликовать отчеты о своих проектах за последние десять лет, в том числе и свою санкт-петербургскую лекцию, иллюстрацией к которой он хочет поместить здание фасада Русского Музея.

– Лучше всего, – сказал я. – Если перед зданием музея будет стоять или что-то делать какая-нибудь девушка, но лучше – две.

– У меня есть подруга, – заметила Даша, – с которой мы вместе учились, но она теперь бросила учебу и работает в бюро похоронных услуг. Мы можем за ней зайти и взять ее с нами.

– А что она там делает, в этом своем бюро похоронных услуг? – заинтересовался Миша. – Покойников раскрашивает?

– Нет, она выбивает на могильных плитах портреты.

– Ой, не нужна нам такая девушка, – испуганно начал отказываться я. – Ну их к черту, все эти могильные плиты вместе с покойниками и невинноубиенными!

– Нет, нужна! – отвечал возмущенный Миша. – Я всю жизнь мечтал познакомиться с девушкой из бюро похоронных услуг. А сегодня день Святого Валентина! Это вполне может быть моя судьба! Едем немедленно!

– Ладно, если ты так настаиваешь, но, запомни – я туда заходить не стану. Буду вас на улице ждать.

Бюро похоронных услуг, в котором работала подруга Даши по имени Полина, находилось где-то в районе 7-ой и 8-ой Советских в одном из дворов. Лошадиная Даша показывала дорогу. Когда мы вышли из "Мухи", повалил густой снег. Он валил и валил, и, казалось, никогда не прекратится. Я остался тусовать во дворе под снегом, а Миша и Даша скрылись в дверях похоронного бюро. Через несколько минут они появились с Полиной. Она была одета в черный рабочий халат. Ее худое лицо было мертвенно-бледным и очень красивым.

– Ну, как тебе Полина? – восторженно восклицал Маленький Миша.

– Да, Полина – хороша! Дай-ка я на тебя взгляну! Да, да. Ну, едешь с нами?

– Мне только переодеться надо, – предупредила Полина.

– А тебя отпустят?

– Отпустят. Работа у меня сдельная, сделаю, когда захочу.

По пути к Русскому Музею мы заехали на Чайковского за фотоаппаратом.

– Полина, ты была в Лондоне?

– Да, а как ты узнал?

– Очень просто – на тебе ботинки "Доктор Мартинс" и черное британское пальто, так одеваются только в Лондоне. Тебе там понравилось?

– Да, я ходила там на курсы английского языка.

"Ох, не простая девочка эта Полина!" – подумал я. – "Хлебнет Маленький Миша с ней горя, ой – хлебнет! Нелегко будет мальчику из авиа-городка подкатывать к ней яйца. Девочка-то явно центровая, не купчинская. Небось, где-то неподалеку живет".

– Полина, а ты где живешь?

– Угол Литейного и Пестеля, в доме Мурузи.

– Значит, соседи.

Русский музей я решил фотографировать сзади – со стороны Михайловского сада. Подумал, что так лучше. Хайдольф ведь все равно не знает, где зад, а где перед, поскольку Русский музей он никогда не видел. Если я покажу ему зад Русского музея и скажу, что это перед, то он будет думать, что это действительно перед, хотя это на самом деле зад. Просто, зад Русского Музея почему-то нравится мне намного больше. Его перед, впрочем, тоже не так уж плох. Но, тем не менее, я решил фотографировать сзади. Там меньше народа, нет милиции и можно попытаться раздеть девушек.

Снегу навалило внезапно много, и он все шел и шел крупными влажными хлопьями. Я начал снимать, постепенно раздевая Дашу и Полину. Миша катал в это время снежный ком. Я видел, насколько фотогенична Полина. Поэтому в какой-то момент переключился исключительно на нее. Миша докатал снежный ком. Полина взяла его в руку. Я сделал снимок. Она эффектно стояла посреди лежащего и идущего снега в одном тоненьком платье, лицо и волосы мокрые, вся подрагивающая. Я взялся уже рукой за мелкие пуговки платья на ее груди, и она согласно потянула вверх шею, когда в творческий процесс ворвался грубый дух авиагородка.

– Не надо ее раздевать, она простудится! – закричал маленький ревнивец, сразу ломая кайф – мне, Полине, Хайдольфу Гернгроссу и венскому "Тритон-Ферлагу" одновременно.

После съемок в снегу нужно было срочно греться, и мы забились в тесное кафе "Роксанна" на Гагаринской пить пунш. Маленький Миша блистал юмором, неотрывно глядя на Полину, а я, чтобы быть найс, расспрашивал Лошадиную Дашу о ее учебных делах. Я понимал, что это не моя девушка, и что в день Святого Валентина нужно бы постараться встретить другую.

– В четыре мы можем пойти в ППК на открытие выставки в "Pro arte". Обещают, что там будет приличный фуршет, – предложил я.

От приличного фуршета никто отказываться не собирался, поэтому к четырем мы поехали в Петро-Павловскую крепость. Тогда я тесно общался с куратором лекционных программ "Pro arte" Татьяной Быковской, первоначально рассчитывая устроить лекцию Хайдольфа через нее, дабы лишний раз не напрягать Нану, но Нана, узнав об этом, страшно обиделась и потребовала, чтобы я все делал через нее, поэтому мне пришлось дать "Pro arte" отбой. Впрочем, Татьяна на меня не сердилась.

В экспозиционном зале "Pro arte" уже тусовали люди. Я заметил независимого куратора Олега Янушевского и коллекционера Николая Благодатова, еще пару знакомых лиц. По стенам висели рисунки, а прямо по курсу широким фронтом от стены до стены тянулись фуршетные столы с выпивкой и обильными яствами.

К ним пока не пускали, дожидаясь официальной речи. Но публика уже разворачивалась по флангу – фронт против фронта, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, готовая сразу же после последних торжественных слов самоотверженно ринуться в атаку. Напряжение неуклонно росло.

Впереди полукольцом – спиной к фуршету, лицом к нападающим – выстроились немногочисленные защитники. Осознавая, что силой публику им удержать не удастся, они начали увещевать ее словами. Это были организаторы выставки – несколько американских дяденек, среди которых председатель фонда СЕС, все это мероприятие финансировавшего, и два куратора, отобравших четырех художников из Америки, Франции, Англии и Швеции. Художники присутствовали тоже.

После длительных, почти получасовых увещеваний, увидев, что публика никуда уходить не собирается, они решили не сопротивляться и, подверженные измене, сами первыми кинулись на угощения.

На столах было много чего. Я сразу налил себе водки, закусил ее мандарином и, придя в себя, ощущая прилив бодрости и энергии, стал оглядываться по сторонам. Фуршетом руководила девушка из питерского представительства СЕС. Во время речей америкосов она переводила, и я успел ее разглядеть. Ей было под тридцать, она была чуточку толстовата с приятным севернорусским лицом и подсветленными русыми волосами, очень серьезная и ответственная на вид. Это был своеобразный типаж деловой женщины, довольно широко распространенный на Западе и почти не встречающийся у нас в России.