Амос Оз - Познать женщину

Иоэль спал глубоким сном в пустом темном доме. Только один раз, после полуночи, встал и побрел в туалет, не зажигая света и не открывая глаз, ощупью отыскивая дорогу. Звуки соседского телевизора, доносившиеся через стену, в его сне трансформировались в звуки балалайки, на которой играл водитель грузовика, бывший, возможно, кем-то вроде любовника его жены. Вместо двери туалета он наткнулся на дверь кухни, выбрался на лужайку, не открывая глаз, помочился и, так и не проснувшись, вернулся на диван в гостиной, закутался в клетчатый плед, которым был покрыт диван, и оставался погруженным в сон, словно древний камень в прах земной, до девяти часов утра.

Вот так пропустил он той ночью нечто загадочное, творившееся прямо над головой: несметные стаи аистов, одна за другой, широким непрерывным потоком устремлялись на север. В апрельское полнолуние плыли в безоблачных небесах высоко над землей тысячи, а возможно, десятки тысяч изменчивых теней. Слышался лишь приглушенный шелест крыльев. Он звучал протяжно, настойчиво, неотступно и вместе с тем нежно. Казалось, крохотные белые шелковые платочки трепетали на огромном черном шелковом полотнище в серебряном звездно-лунном свете.

Встав в девять утра, в первый день праздника Песах, он, весь помятый, протопал в ванную, побрился, снова встал под душ и долго, основательно мылся, затем надел чистый белый спортивный костюм и вышел проведать саженцы — гранат, два оливковых деревца и финиковую пальму. Полил их немного. Повыдергивал тут и там мелкие ростки сорных трав, проклюнувшихся, по-видимому, ночью, после вчерашней тщательной прополки. И пока готовился кофе в кофеварке, Иоэль позвонил Кранцам, чтобы попросить у Дуби прощения за то, что вчера, похоже, обошелся с ним довольно грубо. Сразу же стало ясно, что он должен принести еще одно извинение, потому что разбудил парня, отсыпавшегося после праздничной ночи. Но Дуби сказал: все это пустяки, и «вполне естественно, что вы о ней беспокоитесь, хотя — чтоб вы знали — вообще-то она сама хорошо умеет за себя постоять. Кстати, если я вам еще понадоблюсь для работы в саду или чего-нибудь другого, у меня на сегодня ничего важного не намечено. Это здорово, что вы позвонили, господин Равид. Ну конечно же, я не сержусь».

Иоэль спросил, когда возвращаются родители Дуби, и услышал, что Оделия прибывает из Европы завтра, а Кранц вернется после вылазки в Эйлат нынче ночью, чтобы вовремя поспеть домой и «начать новую страницу». Иоэль сказал самому себе, что выражение «новая страница» содержит некий изъян: слышится в нем что-то легковесное, словно бумага шелестит. Он попросил Дуби, чтобы отец его позвонил, как только вернется: возможно, для него есть одно дельце. Затем он вышел в сад, полюбовался часок клумбами с гвоздикой и львиным зевом и, не найдя, чего бы еще сделать, сказал себе: «Кончай с этим». По ту сторону забора пес Айронсайд, сидя на тротуаре в классической позе — все лапы вместе, напряженно следил за полетом птицы. Иоэль не знал, как она называется, но не мог оторвать зачарованного взгляда от яркого голубого оперения. Правда состоит в том, что «новой страницы» не бывает. Есть разве что затянувшееся рождение. Рождение, которое в то же время и расставание, тяжелое расставание. И кто вообще способен расстаться до конца? С одной стороны, для своих родителей ты рождаешься и рождаешься долгие годы, а с другой, сам становишься родителем, хотя твое собственное рождение все еще не завершено. Так вот и ведем мы вечный бой, теснимые спереди и сзади, пытаясь одновременно оторваться и прикоснуться. Вдруг пришла ему в голову мысль, что, возможно, у него есть основания позавидовать своему отцу — меланхолическому румыну, носившему коричневый в полоску костюм, или тому, другому, заросшему щетиной, с загаженного корабля: оба они исчезли, не оставив по себе никакой памяти. А кто все эти годы мешал ему исчезнуть, не оставив по себе никакой памяти? Скажем, выдав себя за учителя вождения в Брисбене, в Австралии. Или в северных лесах острова Ванкувер, в Канаде, вести жизнь охотника и рыбака, обитая в хижине с любовницей-эскимоской, рассказами о которой он поддразнивал Иврию. А кто мешает ему исчезнуть сейчас? «Ну и дурачок», — сказал он ласково псу, который вдруг решил выйти из образа игрушечной собачки и превратиться в охотника: передними лапами Айронсайд оперся о забор в надежде поймать птицу. Но тут пожилой сосед, живущий напротив, позвал его свистом и, увидев Иоэля, воспользовался случаем для обмена праздничными приветствиями.

Внезапно Иоэль почувствовал острый голод. Он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня, потому что, не раздеваясь, уснул на диване в гостиной. Да и утром ограничился кофе. И он направил стопы к соседям, спросил Ральфа, не осталось ли вчерашнего жаркого из телятины и нельзя ли получить остатки на завтрак.

— Салат «Уолдорф» тоже остался, — радостно объявила Анна-Мари. — И еще есть суп. Но он с острыми приправами, может, и не стоит есть такой суп с утра.

Иоэль усмехнулся, потому что вспомнил одну из поговорок Накдимона Люблина: «Когда Мухаммед умирает с голоду, он съест даже хвост скорпиона». Но отвечать не стал, только показав жестом: несите все, что есть.

Казалось, в то праздничное утро его аппетит не знал границ. Уничтожив суп, остатки жаркого и салат, он, не колеблясь, попросил то, что принято подавать на завтрак: тосты, сыр, йогурт. А когда Ральф открыл на минуту холодильник, чтобы достать молоко, тренированный взгляд Иоэля взял на прицел томатный сок в стеклянном кувшине, и без всякого стеснения он осведомился, нельзя ли ему расправиться и с соком.

— Скажи-ка мне… — начал Ральф Вермонт. — Избави бог, я не пытаюсь торопить тебя, но все же хочу спросить…

— Спрашивай, — сказал Иоэль с набитым ртом.

— Я хотел спросить вот что: ты любишь мою сестру?

— Сейчас? — выпалил несколько ошарашенный Иоэль.

— И сейчас тоже, — уточнил Ральф спокойно, как человек, ясно сознающий свой долг.

— Почему ты спрашиваешь? — Иоэль колебался, пытаясь выиграть время. — Я хотел сказать: почему спрашиваешь ты, а не Анна-Мари? Почему не спрашивает она? Что это за посредничество?

— Нет, вы только посмотрите на него, — произнес Ральф, скорее шутливо, чем язвительно, словно слепота собеседника забавляла его.

Анна-Мари с тихой настойчивостью, полузакрыв глаза, словно молясь, произнесла шепотом:

— Я тоже спрашиваю.

Иоэль медленно провел пальцем между шеей и воротничком рубашки. Набрал воздух в легкие, медленно-медленно выдохнул. «Позор, — подумал он, — просто позор, что я не собрал никаких сведений, даже самых необходимых об этой паре. Ведь я понятия не имею, кто они. Откуда вынырнули и почему. Что они вообще здесь ищут». И все же он предпочел избежать обмана. А прямого ответа на прозвучавший вопрос у него не было.