Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

– Я погиб под Смоленском, – простонал я. – Пристрелите меня, чтоб не мучался.

– Поправься, – Толстый протянул полтишок водки.

Я почувствовал, что съеденные вчера салаты рвутся на свободу. Но похмеляться не следовало. Предстояло ещё играть роль воспитанного и скромного молодого человека на вечерних смотринах.

Мужественно отказавшись принять лекарство, я поинтересовался, где

Палыч. Светка сообщила, что барин ещё не соизволили проснуться и дрыхнут в гостинной.

– Покажите мне этого провокатора, – потребовал я.

Меня привели в гостинную и продемонстрировали останки того, что ещё вчера называлось Палычем. Я с радостью отметил, что его рубашка не в лучшем состоянии, чем моя. Морда у него была опухшая и можно было надеяться, что, проснувшись, этот гад будет страдать не меньше моего. Я с трудом удержался от соблазна придушить поджигателя прямо во сне. Но вовремя спохватился, что смерть от бодуна будет для него более мучительной.

– Пусть земля тебе будет пухом, – торжественно прохрипел я и пополз собираться домой.

Следовало привести себя в порядок и попытаться замаскировать следы ночных излишеств на моей многострадальной физиономии.

Дома я набрал полную ванну горячей воды и погрузил в нее свой труп. В течение часа я откисал под аккомпанемент самых ужасных проклятий, которые я сам плачущим голосом произносил в адрес своей неугомонной натуры. После этого логичней всего было бы подрыхнуть ещё пару часиков, в чём я не смог себе отказать.

Проснувшись, я понял, что пора выходить из дому. Я умылся, надел свой выходной костюм, причесался, обрызгался одеколоном и выскочил за дверь. Было слегка не по себе. Я чётко осознавал, что выгляжу препаскудно. Оставалось надеяться, что мою бледность сочтут признаком аристократизма, а не жестокого бодуна. Поднёся ладонь к лицу, я дыхнул на неё, сразу потянув носом в себя. Явственно ощущался "факел"9 изо рта.

– Буду дышать в сторону, – философски рассудил я.

Заскочив на базар, я купил два букета гвоздик. Один – Наташе, второй – её матери. И в назначенный час я расположился на троллейбусной остановке и приготовился ждать. Несмотря на все мои старания, Татка с первого взгляда оценила моё состояние. Поэтому, вместо "с Новым годом" или "здравствуй", я услышал:

– Я же тебя просила!

В ответ я стал бессвязно оправдываться, что-то бормотать о роковом невезении. В конце концов, я всучил ей букет и пообещал, что больше не буду.

– Поехали, – она потянула меня к подъехавшему троллейбусу. Всю дорогу я намекал, что дуться на меня – занятие бесчеловечное и жестокое.

Двери нам открыла полная женщина в домашнем переднике – живое воплощение домашнего уюта, эдакая хранительница семейного очага. У меня в мозгу сразу возникли ассоциации с горячими пончиками и длиннющими бразильскими сериалами. Женщина приветливо улыбнулась и пригласила войти.

– Это Андрей, – представила меня Наташа.

– Анфиса Тихоновна, мама Наташи, – представилась женщина, – проходите, Андрей.

Я церемонно вручил ей букет и принялся стаскивать с себя куртку.

Наташа выдала мне домашние тапочки и повела в гостинную. Там я был моментально расстрелян несколькими парами любопытных глаз. Подвижный человек невысокого роста упруго подошёл ко мне и заорал командным баритоном:

– Ну, хлопче, давай знакомиться. Меня зовут Мыкола Степанович! А тебя Андреем, как я понимаю?

По-видимому, его совершенно не смущали обстоятельства, при которых нам пришлось беседовать в первый раз. Сей замечательный дяденька не постеснялся изматерить человека, не поинтересовавшись для начала его именем. И теперь он чувствовал себя совершенно свободно, считая, наверное, что всё это пустяки и дело житейское.

Миловидная мадам с военной выправкой и поведением классной дамы в пансионе для благородных девиц оказалась Наташиной сестрой. Как выяснилось позже, она действительно была учительницей в школе.

Назвалась она Таней.

Её мужа звали Виталиком. Он относился к тому разряду людей, который я обожаю за непосредственнось и здоровый житейский пофигизм.

Этому спокойному увальню, похоже, всё было пофиг. Он флегматично откусывал громадные куски от куриной ноги чудовищных размеров, всякий раз долго прицеливаясь, дабы половчее пристроить эту самую ногу у себя во рту. На меня он почти не обратил внимания. Судя по всему, он оставался бы такой же флегмой, соберись тут даже сотня

Таткиных ухажёров. За что я был в душе ему благодарен.

Тут же находилась их дочь – маленькая девочка лет пяти. Её представили как Ульяну. Но эту малявку больше занимали куклы от "ДЕД

МОРОЗ ПРОДАКШН", чем какой-то патлатый дядька неизвестного назначения.

По команде Анфисы Тихоновны все заняли места за столом. Мыкола

Степанович бойко хлопнул пробкой от шампанского в потолок и принялся разливать пенистый напиток в протянутые к нему бокалы. Я пить наотрез отказался, наспех придумав какое-то неубедительное объяснение. Наташина мать одобрительно переглянулась с дочкой, истолковав моё поведение, как признак того, что я полнейший абстинент.

Стол был накрыт богато, но мне смотреть на жратву не хотелось. Я отказывался от всего, что мне услужливо предлагали, налегая только на компот. Таня решила, что я чересчур застенчив, о чём не преминула сообщить на ушко Татке театральным шёпотом.

Меня расспрашивали о том, где я учусь, как учусь, каковы мои планы на жизнь. Короче говоря, меня примеряли на роль потенциального жениха и пытались выведать мои сильные и слабые стороны. По причине паскудного самочувствия я абсолютно потерял бдительность и без всякого стеснения вещал им о рок-н-ролле и своём грядущем вкладе в историю мировой музыки. Меня слушали, не перебивая, и смотрели так, как смотрят на трёхлетнего мальчика, когда он рассказывает стишочки о новогодней ёлке, говорит, что уже большой, и умудряется тут же помочиться в штанишки.

Впрочем, болтовней я их сильно не напрягал – не было ни сил, ни желания. Через пару часов я засобирался домой. "Задача минимум" была выполнена – роль застенчивого и воспитанного вьюноши удалась. А то, что они думали по поводу моих музыкальных амбиций, меня мало интересовало. Я в таких вопросах чаще всего доверяю себе, любимому.

Поблагодарив за гостеприимство, заверив всех в своём глубочайшем уважении и с десяток раз упомянув, насколько мне было приятно знакомство, я слинял домой. Ничто так не утомляет, как общение с народом при полнейшем отсутствии общих тем и интересов.

Вокзал гудел, кипел, сердился, урчал, свистел. Схлёстывались между собой потоки встречающих, провожающих, отбывающих и прибывших.

Путалась под ногами малолетняя цыганва, клянча копейки. Суетливые грязные цыганки предлагали погадать по ладони или на засаленных картах. Толстые неопрятные тётки торговали втихаря сигаретами и дешёвой самопальной водкой. В мусорниках рылись бомжи всевозможных мастей и калибров. В общем, вокзал жил своей обычной жизнью.