Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

Люди, мало с ним знакомые, считали Аргунова неисправимым циником, отравляющим существование наиболее достойным представителям рода человеческого, независимо от их половой принадлежности, ибо мерзавец в своих злобных выпадках не щадил никого.

Но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это ларчик с двойным дном. Цинизм и ядовитость объяснялись его нонконформизмом и честностью в оценке людей и поступков. Жёсткость его мерок можно было объяснить наличием принципов, которые Андрюха не желал рекламировать, но, тем не менее, твёрдо их придерживался. В сущности, весь его паскудный наборчик средств общения помогал ему выживать в обществе человекообразных. И ещё одна деталь – почему-то в трудных жизненных ситуациях оказывался рядом и предлагал реальную помощь именно он, Аргунов. В общем, был этот экземплярчик не так прост, как казался на первый взгляд.

С первой минуты знакомства Андрюха облил нас помоями презрения на предмет нашего приспособленчества. Он считал, что начав играть украиноязычную музыку, мы поступили мерзко и гнусно. По этой причине он именовал нас не иначе, как шайкой приспособленцев, жополизов и рогулей14. Попытки объяснить ему эту нашу трансформацию с точки зрения творческой целесообразности успеха не имели. В ответ на оправдания этот гнусный тип только мерзко ухмылялся.

Тем не менее, именно Аргунов предоставил нам возможность записаться бесплатно. В то время он занимался записью своего проекта

"Старые истории", и квартиру свою на какое-то время превратил в подобие студии. Всё свободное пространство было загромождено аппаратом. Как среди этого бедлама умудрялся проживать сам хозяин, для всех оставалось загадкой. На взгляд нормального человека, жизненного пространства там просто не было. Но это на взгляд нормального человека. А Аргунова считать таковым было нельзя.

Короче, вприкуску к своему музону сей "добрый ангел" предложил записать и нас. А мы что? Мы люди наглые – на все заманчивые предложения отвечаем твёрдым согласием.

Запись назначили на ночь – днём мешали шастающие рядышком трамваи. Я подгрёб часикам к одиннадцати вечера. Ковбойцы были в сборе. Паша отстраивал примочки, Батькович отстранённо поигрывал гаммы, Палыч монтировал перкуссию – не греметь же в жилом доме, да ещё ночью, на барабанах. Аргунов вдохновенно ковырялся во внутренностях неизвестного мне прибора. Время от времени он выбегал в соседнюю комнату и рыскал там по всем шкафам в поисках очередной детали. Там же лежало незнакомое мне тело, пытающееся выспаться в экстремальной обстановке.

– Это Хирург, – кивнул Андрей на туловище, распластавшееся на расстеленном на полу спальнике.

Я искренне пожалел Хирурга – попробуй-ка, поспи, если через тебя постоянно перешагивают неугомонные дауны, спотыкаясь и матерясь шёпотом.

– А чего это он у тебя ночует? – поинтересовался Паша.

– А бес его знает. С родоками, кажись, посрался. Мне-то какое дело? Пришёл человек, сказал: "Поживу я у тебя пару деньков". Я ему:

"Живи. Жалко, что ли?"

Мы поцокали языками, посочувствовав чужой беде. Но на длительное цоканье и более горячее участие в судьбе Хирурга не было времени.

Нужно было работать. Прозвенел очередной трамвай. Аргунов сверился с часами:

– Последний по графику. К барьеру.

Меня с микрофоном посадили за шкафы, чтоб остальные инструменты не лезли в мой трек. В противоположном углу разместился со своей кухней Палыч. Паша с Батьковичем – посреди комнаты. Сам хозяин уселся за пультом.

– Следите за моей отмашкой. На "четыре" – начинаем.

– Урлайт!

Андрюха нажал "рекорд" и дал отмашку. Палыч легко пробежался ладошками по бонгам. Мы вступили.

Боги смарагдових осель

П'ють сполоханість вітрів,

Все вважають за живе

До найближчої війни.15

Мы играли, Андрюха яростно шуршал фейдерами пульта, выставляя параметры обработок. Потом прервал нас на половине фразы:

– Стоп, машина! Пошлюхаем, чего получилось.

Мы сгрудились возле мониторов, а Аргунов запустил "пробку".

– Ух, бля! "Калинов Мост", в натуре! – восхитился он, отслушав фрагмент с отстроенным балансом. – Если бы на русском – вообще было бы охуительно!

– Шовинист хуев! – обличил его Паша, яростно посвёркивая очками.

– Жополизы, – не остался в долгу инсинуатор.

– Брэк! – развёл их я. – Может, продолжим?

– Брысь по норкам! – скомандовал Аргунов, занимая место за пультом. – Попробуем первый дубль "чистяка".

Первый дубль, второй, третий. Не то. Постоянно что-либо выпадает из картинки. Дико хочется спать. В глаза будто кто песку насыпал. Я куняю перед микрофоном. Пальцы отказываются становиться в нужную позицию на грифе гитары. Хорошо Палычу – пританцовывает за бонгами, сон разгоняет. А я тут в позе лотоса за мебелью тухну! Говорил мне папа – не ходи в музыканты! Эх, жизнь!

– Блядь! Опять блок питания наебнулся! Перерыв на двадцать минут!

– Андрей яростно ерошит волосы и лезет в недра опупевшего механизма.

Сопровождением к его нервным манипуляциям сыплются непонятные мне

"кондюки", "резисторы", "транзисторы" и всякие другие "исторы".

Когда под рукой каких-то "исторов" не оказывается, Андрюха устремляется в соседнюю комнату, где мирно покоится тело Хирурга.

Без зазрения совести этот гад тревожит сон несчастного юноши. С матюками Андрюха перешагивает через него туда-сюда, высыпает ему прямо на подушку горы радиодеталей. В конце концов, бедняга не выдерживает:

– Да перестаньте вы тут колобродить! – взрывается он. – Дайте же поспать! Мне на пары завтра!

– Ш-ш-ш! Пчёл разбудишь! – мягко унимает его хозяин дурдома.

– Какие, блядь, пчёлы, ёб твою мать! – спросонья объект пытки бессоницей не может обрести нужные ориентиры.

– Полосатые, маленькие, с жалом в жопе, – Аргунов с радостью вступает в беседу со страдальцем, временно приостанавливая процесс поиска нужных деталей.

– Ни хуя не понимаю! – Хирург отрывает от подушки взлохмаченную голову и окидывает полуосмысленным взглядом всю нашу весёлую компанию. – А они откуда взялись?

– Это соседи, – терпеливо поясняет ему мучитель. – Они сбежались на твои крики из разных квартир. Сейчас они будут давать тебе пиздюлей за то, что ты сам не спишь, и другим не даёшь.

Столь явная несправедливость изгоняет из головы Хирурга последние остатки сна. Он садится и пытается как-то осознать услышанное.

– Это же вы тут хернёй занимаетесь, спать мешаете… – он водит взглядом по нашим подленьким физиономиям.

– Слышали? Это мы ему мешаем спать! – Палыч включился в игру. – Я живу над вами. Сплю себе спокойно, знать ничего не знаю, тут слышу – крики, мат… Нельзя же так, в самом деле! Пришёл вот выразить своё возмущение!