Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!

Точно также, говорят, возбуждает. У тебя, Серега, есть миллион долларов? Нет? А такие яйца перевесить может только миллион!

Вообще-то считается, что для России достаточно ста тысяч, но тут, я думаю, речь идет только о миллионе. Я вот самый обычный человек, но на комиссии в военкомате хирург, идиот, вдруг мне говорит, что у тебя, парень, мол, варикоцеле и одно яйцо практически не работает, и даже может не быть детей. Я до этого никак ничего не ощущал, пока не узнал, а сейчас вот думаю, что если бы у меня работали оба яйца, жизнь моя, может быть, сложилась бы совсем по-другому. Это наверняка женщинами как-то ощущается через флюиды. Через какие-то невидимые волны…- Тут его понесло. Словесный понос. Было ощущение, что он засунул в душу крючок и там ковыряется.

Борисков ничего тогда не ответил, но ощущение было такое, что ему на спину будто плеснули кипятком. Тут были затронуты уже страшные глубинные нечеловеческие основы бытия, скорее животные, когда женщина выбирает себе самца из стада. И при этом выборе не нужны слова и ни на что они не влияют, а только запахи, движения, чувства подкорки мозга, что формирует наиболее крепкие и не всегда объяснимые логикой связи. Слова, деньги тут уже не играли ничего.

"Надо расставаться. Пора", – подумал он. Решение было простое и вполне разумное, можно сказать, созревшее, но вслед за этим в душе его вдруг образовалась пустота, как будто разверзлась черная яма.

Смысл его существования, по крайней мере, на какое-то время, был потерян. Они расстались. Еще один последний раз встретились. С трудом уговорил ее зайти перекусить. Сели в кафе. Она явно спешила, постоянно посматривала на часы. Стал ей что-то такое плести, мол, что она-то и есть его настоящая любовь, данная ему Богом и звездами!

Ей это показалось смешным: "Господи, какая чушь!" Никаких чувств к

Борискову она в этот момент совершенно не испытывала. Даже раздражения и то не ощущала. Вообще ничего. Да, были когда-то близки, – ну и что? Это все уже прошло. Как говориться "ушла любовь, завяли помидоры".

– Что дальше будешь делать? – явно скучая, чуть не зевая, спросила

Софья.

– Уезжаю.

Пауза.

– Куда, если не секрет?

– В Америку.

Пауза.

– Надолго?

– Навсегда.

Опять наступила пауза. Сказать больше было нечего. Ни ей, ни ему.

Подходящих слов не было. Все было уже сказано раньше. Он встал.

– Ну, пока!

– Пока.

Она только едва кивнула и снова посмотрела на часы.

Он пошел прочь и, хотя не хотел оглядываться, все же оглянулся. Он тогда ушел, не оборачиваясь, боясь сорваться и по-детски заплакать.

Она посмотрела ему вслед, пожала плечами, подумала: "Господи, до чего же он мне надоел!"

Больше они никогда не виделись. Ощущение после такого нелепого прощания было странное и ужасное. Будто стоял поздней осенью над обрывом. Ему будто дунуло в лицо холодным ветром из мозглявого ноября с его ранними сумерками и бесконечными назойливыми дождями. И действительно, когда он входил в свой двор, пронзительный ветер в грязной подворотне, как кулаком, ударил ему в лицо, заслезились глаза. А ведь до этого дня еще оставалась крохотная надежда, но теперь она ушла. Любовь закончилась. Огонь, все это время гревший

Борискова изнутри, вдруг погас, – да так внезапно, что как будто даже зашипело – словно залитый водой костер.

Потом он узнал (просто просчитал по срокам), что она в это время уже была беременна. Ему однажды сказали, что она родила, и это было через семь месяцев после их прощания. Кстати, сообщила ему об этом, и с удовольствием, одна их общая знакомая. Она говорила и внимательно наблюдала за выражением лица Борискова – ей было по-женски интересно, как он на это среагирует. До этого они просто болтали о чем-то незначащем, но когда Борисков узнал о Софье, он дальше не смог и слова из себя выдавить. Он испытал настоящую душевную боль. Хотя, в общем-то, дело, казалось бы, самое радостное и великое: родился ребенок. Довольно, надо сказать, любопытное ощущение, когда внезапно узнаешь, что твоя любимая женщина родила ребенка не от тебя. До этого все-таки была какая-то очень маленькая, но надежда, что она однажды позвонит и вернется. Он каждый телефонный звонок ждал, что это от нее. И знал, что уже все, но все равно что-то внутри ждало. В нем еще жило какое-то детское ожидание чуда. И вдруг облом. Примерно такое же чувство, наверно, испытали ребята-комсомольцы из романа "Как закалялась сталь", строившие железную дорогу, когда им сказали, что, мол, смены не будет. Потом, еще через сколько-то лет, эта же самая подруга опять встретила

Борискова и тут же сообщила ему, что у Софьи уже двое детей, и что муж у нее очень хорошо зарабатывает, и что у них большая трехкомнатная квартира, дача и новая машина "Опель"-минивэн. И опять она с интересом наблюдала за реакцией Борискова. А что было сказать:

Софье повезло, счастья и удачи ей. Что ж, у Борискова тогда был выбор, он мог остаться с Софьей, но сам отказался от нее. Кроме того, Софья тогда повлияла еще на один важный эпизод его жизни. Как раз в то самое смутное для него время ему вдруг предложили поступить в очную аспирантуру – внезапно появилась вакансия. Конечно, на какое-то время была потеря в деньгах, но профессор Самсыгин, бывший тогда заведующим кафедрой, после защиты предлагал Борискову место ассистента. Тут были перспективы, но Борисков, занятый своими личными переживаниями, тогда отказался. Место тут же и заняли, да еще и приходили Борискова благодарить за то, что уступил. Потом был эпизод, когда ему предложили войти в перспективный бизнес. Нужно было немного рискнуть, сделать усилия, но Борисков и тогда отказался, а теперь те ребята были уже очень богатыми людьми.

Все это было подобно долгой и мучительной душевной болезни. Он наверно не менее, чем полгода пребывал в состоянии депрессии, и даже пил таблетки, пока вдруг не встретил Киру. И тогда он понял, что любовь просто так никуда не девается. И лекарство от любви существует только одно – это новая любовь. Кире было всего двадцать лет. Она работала на картонной фабрике, а он подрабатывал там в медсанчасти два раза в неделю. Неизвестно, каким ветром занесло ее туда, наверное, по знакомству, но платили там действительно хорошо.

Несмотря на то, что встречи с ней были скоротечны, но они были так ярки, что Борисков запомнил их навсегда. Но Кира тоже существовала в другом темпе и в другом мире, нежели Борисков, от него это требовало значительных усилий, и когда он выскочил из ее темпа, долго не мог отдышаться. Все время знакомства они куда-то ехали, мчались, занимались любовью, потому опять куда-то ехали. Такой темп жизни казался для Борискова слишком быстрым. Он от него уставал. В таком темпе и напряжении он долго существовать не мог. Нервная система не выдерживала. В той круговерти все хотели друг друга трахнуть.