Владимир Митрофанов - Зачистка территории

Сашкины слова: "А я вот ее не люблю и не могу себя заставить дарить ей цветы. Даже вид сделать не могу! Ну, разве что восьмого марта – потому что так полагается…" Кстати этим он только подтвердил

Сашкины выводы – эти небольшие ритуальные проявления показывают, что хоть как-то еще любишь женщину, или, по крайней мере, тебе хотя бы не все равно.

Итак, что же должен делать мужчина в этой ситуации? Как пережить измену? Исхода два: или разойтись или остаться вместе, как-то разрешив эту проблему. Возможно, что это любовное чувство у нее скоро пройдет, – случилось просто временное затмение мозгов, – такое бывает, как с мужчинами, так и с женщинами. У одного мужика жена запала на какого-то студента лет двадцати. Причем у них ребенку в тот период было уже двенадцать. Понятно, что это был полный бред.

Страдали все. Кончилось тем, что они развелись, а потом сошлись снова, тут же заделав еще одного ребенка. Таким образом они разрешили эту ситуацию. И теперь их семью, кажется, уже не разорвать, потому что они знают, что чего стоит. Вряд ли кто-нибудь из них еще раз решится на подобные шалости.

Итак, узнавать, кто или нет? Хочу ли я это знать? Начинаешь понимать, какая великая сила – неведение. Человек всегда говорит, что хочет знать правду, а в реальной жизни он нередко не то, что не хочет, но и вовсе не желает ее знать.

Может быть, просто нужно успокоиться и плыть по течению? Что ж, как сказал древний мудрец: "Плох тот посох, который не был увенчан рогом!" Говорят, даже великому полководцу Суворову, покорителю Альп, жена наставляла рога.

Конечно, по Моисееву закону – за такие вещи раньше просто убивали. Кстати, простое и обоснованное решение проблемы, как и многое в древности. Итак, что же все-таки делать?.."

Пописав еще немного, мужчина закрыл тетрадку, спрятал ее там же на чердаке под стопку журналов "За рулем", спустился вниз и вышел в огород. Жена его, симпатичная молодая женщина, о чем-то спросила его. Он ничего не ответил ей, взял тяпку и стал окучивать картошку.

На вопросы пришедших примерно через час милиционеров, проводящих опрос всех возможных свидетелей, он только пожал плечами: "Я ничего не видел и не слышал!"

.

Аркадий Шахов зашел к деду в девять часов утра в воскресенье.

Того не оказалось дома, и Аркадий открыл дверь своим ключом. Он любил бывать у деда. Тот жил в тихом переулке на втором этаже деревянного дома, так как считал проживание в деревянном доме значительно более благоприятным для здоровья, чем в каменном. Дома у деда было довольно много немецкого фарфора, впрочем, не слишком ценного, да еще на стенах висели какие-то картины массового производства, но традиционно высокого качества с альпийским сюжетом: про оленей в горах у хижины охотника и про пастушку и пастуха.

Кстати, сам дом строили тоже немцы, точнее – немецкие военнопленные, и на потолке в одной из комнат еще с тех времен сохранились росписи.

Они со временем поблекли и облупились, но обновить их было бы уже невозможно: мастеров тех давно не было, а нынешних найти и нанять – стоило бы слишком дорого. Когда Аркадий в апреле вернулся в Любимов, дед позвал его к себе, снял одну из этих лубочных картинок и достал из нее сзади гравюру, похожую по стилю на Дюрера, к тому же и подписанную характерными буквами AD – очень старую; полез в другую картину – там был уже рисунок на картоне неизвестного художника тоже очень старый и наверняка безумно дорогой. Еще в комнате был письменный стол. Стол был огромный и тяжелый, в двери точно не проходил. Шахов всегда думал: и как это его сюда приперли? Сели за стол, дед внимательно посмотрел на Аркадия.

– Ты спросишь, почему я тебе все это не показал раньше? Да потому что владение этим требует некоторой зрелости, жизненного опыта.

Рисунки никогда не продавай! – сказал он ему. – Они тебе еще пригодятся. Вот этот, я думаю, точно Рембрант. Чем дальше – тем они будут стоить все дороже, но и продать будет легче, потому что богатых людей все больше, а порядка в России все равно никогда не будет!

Шахов тогда прикинул, что деду в конце войны, когда он все это собрал (или, точнее, прибрал), было двадцать пять лет – человек вполне солидный. И звание у него было по тем временам немаленькое – майор.

– Ты ничего такого не думай. Это не краденое. Тогда, в войну, они не стоили ничего! Сколько произведений искусства погибло просто так, ты не поверишь! Это вот все – Дед показал на фарфор. – под ногами хрустело. Этот картон я вынул из камина – им пытались растопить дрова. Взять что-то тогда – означало просто спасти. Помню, видел, как под госпиталь занимали один замок, так все оттуда выбрасывали в окна – рояли, картины, мебель. Все лежало грудами. Потом все сожгли.

Сейчас в это трудно поверить. Рисунки, книги – все жгли, пускали на самокрутки и на подтирку. Считалось, что это все буржуйское и вражеское искусство. Это и теперь не настоящее богатство, поскольку и сейчас продать сходу невозможно. По сути это – это резерв.

Шахов подумал, что этот картон, набросок этот, действительно, вряд ли можно было бы сходу куда-нибудь продать. Он наверняка стоил баснословно дорого, но вполне мог и оказаться предметом и разыскиваемым, подпадающим под какой-нибудь новый закон о реституции, перемещенных ценностях, и нужно самому быть очень богатым, чтобы иметь связи для такой продажи и при необходимости получить юридическую поддержку и защиту. Поэтому Аркадию Шахову, пожалуй, можно было сказать: "Вы – миллионер, но деньги получите, только когда вам будет сорок лет". Конечно, такая фраза для двадцатилетнего пацана – была бы убийственна, но для тридцатитрехлетнего мужика звучала вполне даже ничего.

Показал дед и шкатулочку с печки. С мелкими предметами – золотыми монетами и орденами – было, конечно, много проще. "Железный крест с дубовыми листьями" являлся наградой немецкого генералитета. У Шахова сразу из памяти откуда-то всплыло, что вроде как Вадим хвастался, что за такой вот орден ему предлагали в обмен машину – довольно свежую "Ауди". Сам же он купил крест за пятьсот долларов у черных следопытов и еще считал, что ему очень повезло.

Кроме того, Шахов узнал и другую – самую главную тайну, которая тоже сильно теперь возбуждала его. Как показал дед, кирпич с выдавленной надписью "Смирновъ" в кладовке вынимался и открывал полость, в которой лежала деревянная коробочка.

И вот Аркадий снова достал ее сейчас, когда был в доме уже один.

Когда он поднял крышку, то обнаружил в коробочке маленький замшевый мешочек. Он открыл его и высыпал на ладонь горсточку граненых икрящихся камней, размером с крупный горох. Все это сияло необыкновенным блеском. Он взял один камень и острой вершиной грани провел по стеклу на столе – образовалась заметная царапина. Жизнь его мгновенно изменилась. Было обычное июньское воскресенье 9 часов