Владимир Митрофанов - Зачистка территории

– как рецидивисту, и тогда снова – этапы, голод и туберкулез. И там, на зоне, такой, как он – уже снова никто. А здесь же его просто спишут, а его подруга, юная "соска", живущая с ним, как он сам считал, конечно же, из-за денег (хотя где-то, надеялся, что любит, родит ребенка), тут же и забудет его, и завтра же будет жить уже с другим. Она, конечно, была шкура, блядь, но он ее по-своему любил и баловал.

Молодой напарник Зонова такого жизненного опыта еще не имел и решил завершить начатое дело, то есть разобраться, посчитаться за отлупленного двоюродного брата – того самого лысого длиннорукого негодяя, лупившего Витьку Зуева и уже, было, собрался духом. Он вразвалочку направился к указанному столику, чтобы хотя бы сурово поговорить, испугать, если не наказать, но когда подходил, у него вдруг начали подкашиваться ноги. Для таких случаев есть расхожая, но очень точная фраза: "ноги стали, как макаронины", – то есть вмиг ослабли, словно у боксера, хорошо получившего в торец. А ведь его вроде еще и не били. И он встал на месте, не зная, что и делать дальше, про себя проклиная Зонова, ведь, может быть, если бы тот не сказал, тогда бы получилось по-другому. Павел увидел этого стоящего столбом накачанного молодца и вдруг крикнул ему: "Эй, парнище здоровенный, давай-ка поборемся на руках – на кружку пива! Если не ссышь, конечно…" Парень, которого звали Керя, тут же пришел в себя, приободрился и решил победить хотя бы на руках – а там уж как получится. Сдвинув кружки в сторону, они сели напротив друг друга, сцепились руками в замок, кто-то дал команду. Оба напряглись.

Поначалу, показалось, что Керя побеждает, но потом медленно-медленно начал давить Павел, а под конец сильно с хрустом припечатал керину руку к столу. Керя взвыл, схватившись за кисть.

– Ладно, прощаю пиво, вали отсюда! – сказал миролюбиво Павел и вновь вернул на место кружки.

Зонов, вытянув шею, наблюдал все это издали, от стойки. Там он и встретил плетущегося к выходу Керю.

– Этот мужик – он мне руку сломал, гад! – чуть не плача, скулил

Керя.

– Ты чего, братан, не бзди – еще легко отделались! – весело ответил Зонов, хлопая его по спине.

Но на этом дело не кончилось.

– Кто этот с оскаленными зубами-то? Рожа чем-то мне знакомая, – спросил Павел ребят, кивая на Зонова.

– Это же Зон, в детстве он у моего брата как-то вершу хотел отнять. Мы тогда еще с ним подрались – известная сволочь! – сказал

Росляков, закусывая пиво сушеной рыбой. Потом добавил: – Это он

Ваньку Рыбина из самопала застрелил. Будто бы случайно.

Павел знал семью Рыбиных, вспомнил тут же и про Зонова. Рыбины в свое время ужасно пострадали от Зона. Этот чудовищный мальчик, как демон, преследовал их семью. С раннего детства он намертво прилип к их сыну Ване со своей дружбой и никак от него не отставал. В нем точно бес сидел. Еще в детском саду Зон какой-то веткой выколол Ване глаз, а уже в возрасте семнадцати лет убил его окончательно, в упор выстрелив из самопала в голову. Впрочем, все забавы в их мальчишеской компании были очень опасными: кидаться камнями, биться палками, что-то взрывать, делать самострелы, арбалеты, они постоянно где-то доставали порох и даже тол. Еще одни мальчик ходил без большого пальца, и еще один утонул: ныряя в плотину, напоролся на арматуру.

И когда Павел снова встретился глазами с оскаленным Зоновым, у него почти неосознанно промелькнула мысль: вот сейчас бы врезать по зубам – так ведь и брызнут во все стороны. Тут же они словно поняли друг друга. Зонов сразу попытался оттесниться назад, спрятать зубы, сжав рот, но те снова вылезли наружу: была у него такая бросающаяся в глаза привычка – щуриться и скалиться. Ничего такого, вроде, как бы и не происходило, но напряжение в зале между тем внезапно возросло: в это самое время в пивной появились еще двое парней лет двадцати пяти в спортивных куртках, очень спокойные, почти одинакового роста, коротко стриженые – как из компьютерной игры. Ни на кого не глядя, они сели за столик около входной двери. Возможно, это были совершенно случайные люди, но оскаленный Зонов тут же попятился теперь уже и от них, только и сказав тихо вслух Кере: "Ну, все, жопа! Я же говорил – попали!" Керя, подвывая, нянчил свою руку.

Афророссиянин же просто стоял, вытаращив глаза и оттопырив лиловую нижнюю губу, а над ним – попеременно то из-за правого, то из-за левого плеча нависал оскаленный Зонов.

– Эй, Зон, иди-ка сюда на минутку! – Вдруг с ужасом услышал он голос Павла и как под гипнозом поплелся к нему.

– Хорошая у тебя фамилия, говорящая! – усмехнулся Павел, оглядывая Зонова с ног до головы. – Ну, и чего тебе тут надобно,

Зон? Что ты тут вертишься? Уже в глазах мелькает, ей Богу!

Уваливай-ка ты, подобру-поздророву!

Зон облизнул пересохшие губы, оглянулся на только что вошедших парней и сглотнул.

– Отпустишь? – вдруг хрипло спросил он.

– Ладно, вали отсюда и головешкина своего забирай, а то я расстроюсь! – великодушно кивнул Павел и, как бы шутя, ткнул его кулаком в плечо. Зонов взвыл, ему показалось, что его ударили молотком.

– Значит, отпускаешь? – так же хрипло спросил он, еще до конца не веря в такую удачу.

Павел снова кивнул. И тут подлая натура и природная наглость все же взяли свое. Зонов как-то гадко ухмыляясь, вывернулся:

– Премного благодарен, начальник! Прощевайте! – И сделал чуть не реверанс.

И тут же получил удар в лицо такой силы, что перекувырнулся через голову, а его пластмассовые зубы сломались и действительно разлетелись в разные стороны.

– Вот, блин, не удержался! – простонал Павел, потирая кулак.

Словно по волшебству через пять минут в пивной не было уже ни

Зона, ни Кери, ни афророссиянина, и даже двое одинаковых неопознанных молодцов куда-то делись. Будто ветром их сдуло.

Павел выплеснул на кулак остаток водки из бутылки и протер руки.

– Ты чего? – всполошился Росляков.

– У меня один хороший знакомый тоже как-то одному по зубам дал, и маленький осколочек гнилого зуба воткнулся ему в кулак, и оттуда в сухожилие попала такая страшная зараза, что еле его выходили – он месяц лежал в больнице, несколько раз гной вычищали: руку распластали чуть не до подмышки. Всю жопу антибиотиками накололи! – ответил Павел. Он мельком посмотрел на часы. Было 12.36.

В это время Хомяков, опять что-то говоривший, вдруг замолчал и замер, глядя куда-то за спину Шахова. Тот обернулся и увидел у стойки двух девушек, только что вошедших и что-то покупавших. Одна была черноволосая, а другая светленькая. Обе были очень хорошенькие, но светленькая – та просто красавица.

– Дарья Олеговна! Даша! – заорал вдруг Хомяков на весь зал.

Светленькая повернула к нему лицо, но и черненькая тоже. Так что пока непонятно было, кто из них Даша.