Ежи Косински - Садовник

Во второй половине дня секретарша мистера Ренда сказала Шансу:

— У меня на проводе мистер Том Кортни из "Нью-Йорк таймс". Не могли бы вы немного поговорить с ним, сэр? Я думаю, он хотел бы уточнить с вами кое-какие факты.

— Я буду говорить с ним, — сказал Шанс.

Секретарша соединила с Кортни.

— Извините, что отрываю от дел, мистер Сэдовник; я ни за что не посмел бы, если бы прежде не переговорил с мистером Рендом.

Кортни для большего эффекта замолчал, произнеся это имя.

— Мистер Ренд очень болен, — сказал Шанс.

— Да, конечно… Тем не менее он сказал, что ваши личные качества соответствуют требованиям, предъявляемым к членам правления Первой американской финансовой корпорации. Последуют ли комментарии с вашей стороны?

— Нет, — ответил Шанс. — Не сейчас.

Снова повисло молчание.

— В нашей газете выходит подробный отчет о речи президента и его визите в Нью-Йорк. Мы хотели бы избежать неточностей. Могли бы вы сказать нам что-нибудь о характере беседы, состоявшейся между вами, мистером Рендом и президентом?

— Мне понравилось.

— Хорошо, сэр. Президент, кажется, тоже остался доволен. Но, мистер Сэдовник, — продолжал Кортни с деланной непринужденностью, — "Нью-Йорк таймс" хотела бы дать свежую информацию, касающуюся вас лично, если вы понимаете, что я имею в виду… — Он нервно засмеялся. — Например, в чем пересекаются ваши деловые интересы и интересы Первой американской финансовой корпорации?

— Я думаю, об этом вам лучше спросить у мистера Ренда, — сказал Шанс.

— Да, разумеется. Но, поскольку он нездоров, я взял на себя смелость спросить у вас лично.

Шанс молчал. Кортни терпеливо ждал ответа.

— Мне нечего добавить к сказанному, — сказал Шанс и положил трубку.

Кортни откинулся в рабочем кресле и зевнул. Было уже поздно. Он созвал сотрудников, пытаясь, как обычно, выглядеть непринужденно.

— Ну что ж, господа, начнем с визита президента и его речи. Я беседовал с Рендом. Упомянутый президентом мистер Сэдовник, по его словам, деловой человек, как я понял, финансист и основной кандидат на вакантное место в правлении Первой американской финансовой корпорации.

Он посмотрел на коллег — те явно ожидали услышать больше.

— Я также говорил с Сэдовником. Он… — Кортни замялся, — он очень лаконичен и сух. Так или иначе, у нас уже нет времени собрать о нем более подробную информацию, поэтому закрутите все вокруг его отношений с Рендом, его кандидатуры в состав правления, советов, данных им президенту, и так далее.

Шанс сидел в своей комнате и смотрел телевизор. Речь президента на собрании в Финансовом институте передавалась сразу по нескольким каналам; по остальным в это время были только семейные игры и приключенческие фильмы для детей. Шанс обедал у себя в комнате и чуть не задремал у телевизора, когда позвонила секретарша Ренда.

— У меня на проводе редактор телепередачи "Сегодня вечером", — выпалила она возбужденно, — они хотят, чтобы вы выступили у них прямо сейчас. Они приносят свои извинения за то, что известили вас так поздно, но только несколько минут назад выяснилось, что вице-президент не сможет принять участие в обсуждении речи президента. Мистер Ренд из-за болезни тоже, разумеется, не может, но он предложил, чтобы финансист, который произвел такое благоприятное впечатление на президента, — то есть вы, мистер Сэдовник, — выступил вместо него.

Шанс слабо представлял себе, как его засунут в телевизор, но ему очень туда хотелось. Секретарша ждала ответа.

— Я согласен, — сказал Шанс. — А что мне надо будет делать?

— Ничего, сэр, — обрадовалась секретарша. — Продюсер сам заедет за вами и привезет к началу передачи. Она идет в прямом эфире, так что вам нужно быть там за полчаса до начала. Вы будете гвоздем сегодняшнего выпуска. Я сейчас же сообщу о вашем согласии — они будут в восторге!

Шанс снова включил телевизор и стал думать о том, меняется ли человек после того, как побывает внутри. А если меняется — то навсегда или на время? Не станет ли он меньше после того, как программа закончится? Не получится ли из него два Шанса — один внутри телевизора, другой снаружи?

Вечером за Шансом явился продюсер передачи. Это был коротышка в черном костюме. Он сказал, что речь президента обострила интерес к экономическому положению страны, "и, поскольку вице-президент не сможет принять сегодня участие в нашей передаче, — продолжал он, — мы будем признательны, если вы объясните нашим зрителям, что, собственно говоря, происходит с экономикой. Вы — лицо, особо приближенное к президенту, и потому идеально подходите для того, чтобы прокомментировать его речь. В нашей передаче можно излагать свои мысли не стесняясь временем; ведущий не станет вас перебивать, но если ему потребуется вставить вопрос от себя или пояснить ваши слова, он будет прикладывать указательный палец левой руки к левому глазу".

— Я понял, — сказал Шанс.

— Ну что ж, раз вы готовы, едем; гример не отнимет у вас много времени. — Продюсер улыбнулся. — Кстати, наш ведущий хотел бы встретиться с вами до начала передачи.

В большом лимузине, принадлежавшем телеканалу, было два маленьких телевизора. Шанс попросил включить один из них, и, пока машина летела по Парк-авеню, они с продюсером молча смотрели на экран.

Студия была похожа на все телестудии, которые Шанс видел по телевизору. Его провели в гримерную и предложили выпить, но Шанс отказался от спиртного и попросил вместо этого кофе. Пришел ведущий. Шанс сразу узнал его, потому что случайно видел несколько раз "Сегодня вечером" — обычно он не смотрел ток-шоу.

Пока ведущий говорил ему что-то, Шанс думал о том, что его ждет. Наконец ведущий замолк, и тогда продюсер передал его в руки гримера. Шанс уселся в кресло, и гример покрыл его лицо тонким слоем коричневатого порошка.

— Вы часто выступаете на телевидении? — спросил у Шанса гример.

— Нет, — ответил тот, — но я часто смотрю телевизор.

Гример и продюсер вежливо засмеялись.

— Готово, — сказал гример и захлопнул коробку с гримом. — Удачи вам, сэр, — добавил он и вышел из комнаты вместе с продюсером. Шанс остался один.

В одном из углов гримерной стоял большой телевизор. Шанс увидел в нем, как появился ведущий и объявил начало передачи. Зрители зааплодировали, ведущий рассмеялся. Большие клювастые камеры плавно закружились вокруг эстрады. Грянул оркестр, и экран заполнило улыбающееся лицо дирижера.

Шанс был потрясен: телевидение могло показывать само себя, камеры передавали изображение друг друга вместе с изображением студии и собравшихся в ней людей. Из всего, что существует на земле, — деревьев, травы, цветов, телефонов, радиоприемников и лифтов — только телевидение с его полупрозрачным лицом способно отражаться в себе самом, как в зеркале.