Ежи Косински - Ступени

Время от времени я пытался найти себе приработок. Как-то раз, когда я трудился подсобником в ресторане по соседству, я заметил, что хозяин сидит за столиком с последними посетителями — тремя мужчинами и одной женщиной — и беседует с ними.

В подвале случилось короткое замыкание; я подошел к столику и попытался знаками объяснить хозяину проблему. Мои глаза поймали взгляд женщины, внимательный и недоверчивый. Я решил сыграть свою роль до конца и ударил себя несколько раз ладонью по правому уху; мужчины, сидевшие за столом, громко захохотали. Женщина покраснела, словно стыдясь за поведение своих спутников, но продолжала за мной наблюдать.

Несколько дней спустя эта женщина вернулась в сопровождении человека, которого я раньше никогда не видел. Был поздний час, и посетители почти все разошлись. Поскольку хозяина в ресторане не было, я подошел к паре сразу же, как только они уселись за стол. Женщина положила левую руку ладонью вниз на скатерть, пальцами правой она задумчиво обрывала заусенцы. Я убрал грязную пепельницу, поправил салфетки и столовые приборы. Мужчина попросил меня что-то принести, и я растерянно пожал плечами, женщина же принялась ему что-то объяснять: очевидно, то, что она видела меня здесь раньше и что я — глухонемой. Мужчина холодно оглядел меня с головы до ног, а потом, когда я стряхнул со скатерти невидимую крошку, успокоился. Женщина нервно комкала носовой платок, очевидно недовольная тем, что я продолжал стоять рядом. Тогда я ушел, на ходу снова похлопав себя ладонью по уху.

На следующий день хозяин подозвал меня и жестами объяснил, что отныне я перехожу на другую работу. Через час один из официантов отвел меня к многоэтажному жилому дому. Мы вошли в лифт и поднялись на последний этаж. Дверь квартиры открыла та самая женщина, которую я видел в ресторане.

Меня наняли, чтобы приводить в порядок квартиру после многолюдных вечеринок, которые регулярно устраивала хозяйка. Еду на эти вечеринки приносили из ресторана, где я служил, а сами вечеринки часто посещали деятели преступного мира. Поэтому я старался держаться подальше от комнат с закрытыми дверями. Я знал слишком много людей, пропавших в этом районе города именно потому, что совали нос куда не следует. Через несколько дней хозяйка привыкла к моему присутствию и к гулу моего пылесоса и обращала на него не больше внимания, чем на скрип половиц или журчание воды в батареях.

Протирая мебель, я тайком наблюдал за отражением лица женщины в зеркале. Изображение разбивалось на части, когда женщина расчесывала перед зеркалом волосы. Когда мне случалось поймать ее вопросительный взгляд, я вежливо улыбался.

Никто меня не тревожил, поскольку работа моя была проста и указаний мне давать не требовалось. Когда моя новая хозяйка по рассеянности порывалась мне что-нибудь сказать, я начинал отчаянно хлопать себя ладонью по уху. Тогда она очень смущалась.

Несколько раз она пыталась подловить меня. Однажды, когда я вытирал пыль, она на цыпочках подошла к пианино и ударила по клавишам. В другой раз, когда я убирал в сервант бокалы, подошла сзади и внезапно крикнула. И в том и в другом случае я даже не вздрогнул. И вот как-то вечером, не глядя на меня, она сделала мне знак следовать за ней.

Придавленная весом моего тела, она впала в полное забытье; глаза ее закатились и глядели куда-то в сторону изголовья кровати. Все ее тело содрогалось от тяжелого дыхания, как будто внутри пробегали невидимые приливные и отливные волны. Ее трясло, она вся колыхалась, как пучок морских водорослей на волнах, изо рта, словно пена, струился поток бессвязных слов. Я чувствовал себя властелином всей этой жидкой стихии, извергшим из нее потоки звуков.

Уже в самом конце она перешла на язык, который я понимал. Она говорила о себе как о фанатике, вошедшем под своды церкви, построенной за много лет до того на руинах языческого храма, как о послушнике, впервые вошедшем в церковное святилище, о том, что она не знает, у чьего алтаря становится на колени и какому богу молится.

Голос ее, пока она металась на кровати, становился все более хриплым и грубым. Я схватил ее за руки и держал, навалившись на нее всем весом своего тела. Она кричала без перерыва, как радостно ржущая в стойле кобылица, словно пытаясь отделить речь от своей взволнованной плоти. Она шептала что-то насчет полета к солнцу, который расплавит ее крылья. Фразы лились и рвались, она бормотала, что солнце погасло и остался только звездный свет, который густеет на глазах. Вскоре ее пересохшие губы застыли на полуслове. Она спала.

Ходили слухи, что в соседней стране вскоре начнется революция. Правительство едва держалось. Страна разделилась на два лагеря: на одной стороне — фермеры и студенты, недовольные президентом, на другой — рабочие, которые чувствовали, что для их партии настало время совершить переворот. Президент, опять-таки по слухам, примкнул к партии рабочих, убежденный, что ей окажет помощь соседняя держава, где такая же партия находилась у власти уже почти два десятилетия.

Мне представилась редкостная возможность: до этого мне не случалось быть ни свидетелем, ни участником революций. Я только читал о них в газетах или видел по телевизору.

Я уволился с работы и на следующий день уже садился в самолет. После посадки в окруженном рядами пальм аэропорту далекой страны я заехал в маленькую гостиницу, где оставил чемодан, а затем смешался с бродившими по городу толпами. Все чаще и чаще попадались вооруженные люди с флагами. Поскольку я не понимал местного языка, я изображал из себя глухонемого, и небезуспешно.

Каждая группа, к которой я примыкал, принимала меня за своего. Они вручали мне оружие и знамена, как будто считали, что для увечного нет более естественного дела, чем сражаться за будущее их страны.

Как-то раз ранним вечером столицу потрясла серия взрывов. Когда меня посадили в огромный грузовик с оружием, я понял, что переворот начался. Мы ехали по полутемному городу, выхватывая фарами из темноты другие вооруженные отряды, пересекавшие наш путь или скрывавшиеся за перевернутыми автобусами и импровизированными баррикадами. Вскоре мы увидели трупы, которые лежали на тротуарах в лужах крови, словно оброненные кем-то мешки с зерном. Мы ехали за город, и к нам присоединялись все новые и новые группы вооруженных людей. Грузовик остановился, и мы спрыгнули на землю, сжимая в руках винтовки и длинные ножи. Вскоре мы окружили какие-то здания. Несколько человек вошли внутрь, прочие остались ждать снаружи.

Затем начали выводить арестованных. Многие из них были полураздеты. Они не понимали, что происходит. Некоторые пытались задавать вопросы или что-то сказать, но их заставили замолчать. Внутри зданий кричали женщины и плакали дети. Арестованных становилось все больше и больше, и вскоре их набралось уже несколько десятков.