Роберт Крайтон - Камероны

Вернулся Сэм почти на заре, в рабочей робе, весь выпачканный в угольной грязи.

– Где ты был? – спросил его Эндрью.

Держался он как ни в чем не бывало, но что у него на душе – поди догадайся. Лицо у него было совсем черное – лишь ослепительно сверкали зубы.

– Прощался с шахтой.

– А что ты там делал?

– Ничего.

– Мы имеем право знать. Если ты сделал то, что я подозреваю, то это грозит гибелью кое-кому из нас.

Это его вроде бы нисколько не взволновало. Он казался прежним ершистым Сэмом, чуточку нагловатым, чуточку задорным, и тем не менее Эндрью чувствовал, что под этой внешней беспечностью скрывается что-то, какие-то глубоко запрятанные переживания.

Сэм быстро двигался по кухне, наливая в бадью воду, чтобы выстирать свою рабочую одежду.

– Вот что, – начал он. – Я сейчас тебе кое-что скажу, и, надеюсь, ты мне поверишь. Никого не остановят на выезде из поселка, никого из нас не будут поджидать в Глазго, чтобы снять с парохода. Не знаю, что случилось с тобой, но выглядишь ты больным, и я советовал бы тебе залезть на койку и выспаться.

Все равно ничего другого не остается, подумал Эндрью, так что, может, в самом деле лучше поспать, и он двинулся было наверх в свою комнату, но в эту минуту Сэм хлопнул его но спине.

– Эндрью!

– Да?

– Хочешь хорошую книжку почитать до того, как заснешь?

Прежний Сэм! А может, нет? Эндрью не знал. Залезая в постель, он подумал, что сейчас самое время поплакать, и постарался выжать из себя слезы. Ему хотелось поплакать по Сэму и тому, что жизнь сделала с ним и заставила его сделать, а потом поплакать по Джемми и но тому, что приходится расставаться с поселком, который, хотя все обернулось для них здесь так мрачно, все же был местом, где он появился на свет. И еще ему хотелось поплакать по себе и по Элисон Боун. Он все ждал, что вот-вот заплачет, а тем временем взошло солнце, и он услышал на улице шаги углекопов, направляющихся на шахту. «Сегодня и Двадцать Одно семейство выйдет на работу», вспомнил Эндрью. Битва их закончилась, они ее выиграли, так что теперь вне шахт остались одни Камероны. Грустно все это, подумал он и все-таки выдавил из себя две-три слезинки, прежде чем заснуть.

На то, чтобы погрузить вещи в фургон, у них ушло меньше часа, и вот они уже были готовы двинуться в путь. В отъезде из угольного поселка есть одна неприятная – а может быть, и приятная – сторона, в зависимости от того, как на это смотреть: никто не видит, как ты уезжаешь, ибо мужчины находятся на несколько тысяч футов под землей, а женщины заняты на задворках домашней работой. Еще не было восьми часов, когда дверь дома номер один на Тошманговской террасе заперли на замок и огретый кнутом пони Брозкок вместе с фургоном двинулся в сопровождении процессии Камеронов по Тошманговской террасе. Лишь несколько человек вышли посмотреть на их отъезд, но почти ни у кого не нашлось прощальных слов, кроме традиционных: «Счастья вам» и «Счастливого пути». А дело в том, что Питманго радовался, видя, как они уезжают. Камероны были кровоточащей раной их памяти, теперь же время все заживит.

Никто, казалось, не завидовал им, потому что никто никогда не собирался куда-либо уезжать. Их место было тут, в Питманго, они вросли в эту землю так же крепко, как уголь, сокрытый в ее недрах. Если Сэм что-то натворил, никто вроде бы этого не обнаружил, а может, он и вовсе ничего не натворил. Зато на Тропе углекопов их ждал сюрприз. Там стояла Сара с Сэнди Боуном.

– Мы хотели бы поехать с вами, – сказал Сэнди. – Не желаем мы всю жизнь здесь торчать. Есть у вас деньги, чтобы взять нас? Я знаю, что мы сумеем с вами расплатиться.

Эндрью сунул руку в карман пиджака, где лежал лишний билет. По иронии судьбы он в конечном счете все-таки попадет к Боунам, но не к его любимой.

– Можем мы это сделать? – спросила его Мэгги, и он немного подумал, мысленно подсчитывая деньги, глядя на Сэнди и видя вместо него Элисон, и затем кивнул, показывая, что да.

– Тогда помоги человеку залезть в фургон, – сказала Мэгги, и тут они уже все твердо поняли, что, какая бы перемена ни произошла в тот вечер с матерью, она произошла на деле, а не на словах. Они покупали билет в Америку сыну Уолтера Боуна.

– Почему ты раньше об этом не попросил? – спросил Сэм.

– Не знаю. Наверное, боялся, – оказал Сэнди и посмотрел на свою тещу.

– Думаю, теперь тебе уже некого бояться, во всяком случае, теперь вое иначе, – сказал ему Эндрью, и они все вместе двинулись по Тропе углекопов. Почти никого не было на самой Тропе, и почти никто не вышел проститься с ними на улицах поселка.

Казалось, им бы радоваться, что они наконец выбираются отсюда, – ведь об этом мечтает столько людей, работающих под землей! Еще бы – едут в Америку!

Но какая-то необъяснимая тоска навалилась на них. Они оставляли позади, в этой черной дыре, немалую частицу себя.

– Я думал, что мы проедем мимо кладбища, – сказал Гиллон, – но, пожалуй, фургон там не пройдет.

Они посадили крошечную сосну в изножии могилы Джема – она и будет их прощанием с ним. Джему это бы понравилось. Итак, они двинулись вниз обычным путем – вниз, через Спортивное поле, где теперь высились надшахтные постройки, вниз через старые улицы, вниз по Шахтерскому ряду, откуда Мэгги много лет тому назад отправилась на север в Стратнейрн и где потом они жили вместе с Драмами и где родились у них дети и провели свое детство – ту краткую пору, которая в угольных поселках именуется детством.

– Да, вступали мы в этот поселок несколько иначе, – сказал Гиллон, обращаясь к Мэгги. – Никто сейчас нас в воротах не ждет.

– А помнишь, как ты взял меня тогда за руку, когда мы спускались с пустоши?

– Ох, да.

– Ты мог бы и сейчас это сделать.

– А ты что, боишься, как тогда?

– Да, ага, боюсь.

– Я тоже, – сказал Гиллон.

Никто не держался за руки в Питманго, а они вот взялись и так и шли по Гнилому ряду, и по Сырому ряду, и мимо «Колиджа», где уже с утра пили рабочие из второй смены и закивали им на прощанье; все так же держась за руки, прошли они мимо рабочей читальни, пока мистер Селкёрк еще спал, в то время как лучшие его ученики уезжали на новые земли, и дальше – мимо «Леди Джейн № 2», где Гиллон впервые спустился во тьму шахты целое поколение тому назад.

– Ну что, было это все зазря? – спросила Мэгги.

– Как можно на такой вопрос ответить? Это жизнь. А жизнь бывает зазря?

– Я еще этого не поняла, – сказала Мэгги.

Когда они, следуя вдоль реки, дошли до нижней дороги, справа показался Брамби-Холл, но Гиллону не хотелось на него смотреть, так же как Мэгги не хотелось смотреть туда, где за господским домом стоял дом Брозкока. В конечном-то счете обоим посещение этих домов пошло только на пользу, но то, что они пережили при этом, еще доставляло боль, и потому пока им не хотелось вспоминать. Они шли дальше, не оборачиваясь, а когда Гиллон наконец повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Питманго, поселок уже исчез из виду.