Александр Усенко - ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ВЕЧНОСТЬ

– Я – интернационалист! – произнёс Марлен, но не очень убедительно.

– Интернационализм, друже, давно весь вышел. А ты и не заметил! – язвительно вставил Андрий. – Твой Сталин вовремя понял, что на интернационализме далеко не уедешь. И стал возрождать великую Россию. Даже форму царской армии вернул. А ты, друже, вместо интернационалиста стал безродным космополитом, да ещё в придачу агентом мирового сионизма! За что и паришься здесь. Да хоть бы за дело! А то так…

– Всякую хорошую идею можно испахабить! Объясни мне: что плохого в интернационализме?! Когда народы живут единой дружной семьёй! Человечество всё равно к этому придёт, рано или поздно…

– Ну, если уж ты так упёрся в свой интернационализм, давай выясним, что это такое. По-моему, это когда каждый народ бережёт и ценит свой язык, свою культуру, свою веру. Но при этом знает и уважает язык, культуру и веру другого народа. И третьего, и пятого, и десятого… Вот это и есть настоящий интернационализм. А если все народы должны говорить только по-русски, обнимать берёзки и водить хороводы в сарафанах, то это – не интернационализм, а экспансия. Где тут равноправие?! Если все народы должны говорить на одном языке, почему это должен быть русский?! Почему не эсперанто какое-нибудь?! Пусть и русские откажутся от своего языка, чтоб никому не было обидно! Что ты так уставился?! По-твоему, я какую-то хреновину несу?! То-то и оно… Потому что ты тоже – никакой не интернационалист, а просто обрусевший еврей…

– Может, ты и прав… – задумался Марлен. – Если честно, я себя евреем вообще не чувствую. Мой родной язык – русский. Я вырос на Пушкине, Лермонтове, Маяковском, Блоке… Да всех не перечислишь! В детстве, конечно, о таких вещах не задумываешься. А как попал на фронт мальчишкой восемнадцатилетним, так что-то в душе защемило. Там все чувства обостряются, и чувст во Родины в первую очередь. Как у Симонова: «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» Вот что-то такое и я ощутил. Будто приобщился к какой-то сокровенной сущности России, осознал себя её частицей…

– Да почему России, холера тебя забери?!! – всегда спокойный Андрий в бешенстве двинул кулаком по бревну.- Почему не Украины?! Ведь ты же вырос на украинской земле, и твои предки на ней жили! У тебя и фамилия наша: Криницкий! Ты – украинский еврей! А туда же! В чём дело?! Почему вы, евреи, вдруг решили, что вы – русские?! Никогда вы русскими не станете! Вас используют, когда надо, ну, например, для борьбы с такими, как мы. Тут вы – свои. А когда борьба затихает, вы снова оказываетесь людьми второго сорта! Потому что всякой тирании,- а в России она всегда была, есть и будет,- нужны козлы отпущения! И вы всегда ими были, есть и будете!

– Ну, тебя послушать, так украинцы страх как пекутся о евреях! – вспыхнул в свою очередь Марлен. – Но история нам даёт совсем другие примеры! Да что там история?! Я бы тебе попался лет десять назад! Поставил бы к стенке и глазом не моргнул!…

Запал Андрия как-то потух. Он опустил глаза в землю и явно собирался с мыслями. Вокруг костра все притихли. Даже Роман не произнёс ни слова и смотрел на Андрия с ожиданием. Марлен тоже поймал себя на ожидании. Ему тоже было интересно, что скажет Андрий. Прошли секунды, и тот заговорил:

– Да, много всякого между нами было! Но скажи: лозунг «Бей жидов, спасай Россию!» – это что, украинцы придумали?! А «Союз Русского народа», «Чёрная сотня» – это где было?! В Москве и Петербурге! Это я про недавнюю историю! А теперь про давнюю. Где бы когда бы кого бы не угнетали, на чьей стороне были евреи? На стороне угнетателей! Я понимаю: жизнь заставляет приспосабливаться, держать сторону сильного, но другим какое до этого дело?! И когда угнетённые восставали против угнетателей, первым делом доставалось евреям! Возьмём Украину. Держали нас поляки в узде. И кто были их первые помощники? Евреи! Осваивали австрияки Галичину. И кто был их передовой пост? Евреи! Взялась Россия растворить в себе украинцев,- и тут евреи на переднем крае! Хорошая шутка была в 20-е годы: «Лучше быть изнасилованной, чем украинизированной!» Ну, вот и получайте изнасилование!

Марлен сидел, опустив руки. У него больше не было сил спорить. И тогда заговорил Роман, суровый хмурый воин:

– Дурак ты, хлопче, но толк из тебя будет! А если не из тебя, то из детей твоих! У тебя кто там, на воле?

– Мама больная, жена Лена и сын Лёнечка… Два годика…

– Дай бог здоровья твоей маме! Не за то, что дурацким именем назвала, а за то, что хорошего человека воспитала, не червивого! И Лена твоя, если ждёт, пускай дождётся. Не так уж долго тебе сидеть. Сталин твой много не проживёт – захлебнётся от собственной злости! Скоро таких, как ты, выпустят. Это нам ещё долго нести свой крест, конца не видно! А ты выйдешь, и если ума тебе бог не вставит, то хоть Лёня твой вырастет человеком!… Ну, ладно, не обижайся! Мы все тут – хорошие люди! Все, кто сидит возле этого костра. А плохих тут нет! Плохой только вон тот вертухай, который нас охраняет! Поэтому мы тут греемся, а он там мёрзнет!

Дружный весёлый смех раскатился по тайге. Вертухай Серёга, который невдалеке переминался с ноги на ногу, крикнул со злобой:

– Эй, вы, суки! Тихо там! Я вам щас посмеюсь!

Но к костру подойти не решился.

– Лёни, возьми кусочек беленький хлебчик! – сказала бабушка.

Лёня прыснул чаем.

– Бабушка! Надо говорить: «Кусочек беленького хлебчика!»

– Ай, брось… – махнула рукой Циля Нахмановна.

За всю свою долгую жизнь она так и не научилась дружить с падежами. Во-первых, на идиш ей говорить было привычней, чем на русском. Во-вторых, образованием она похвастаться не могла: четыре класса ещё до революции. Хотя по жизни Циля Нахмановна была человеком очень здравомыслящим и часто говорила: «Мене бы высшее образование, так я бы могла быть министром!» На что папа всегда добавлял: «Министром общественного питания!» Бабушка готовила превосходно!

Папа отличался хорошим чувством юмора. Но сегодня он никак не комментировал разговор сына и тёщи. Он лежал на диване, и ему было очень плохо. Опять разыгрался старый радикулит, хотя папа был совсем ещё не старым человеком. Просто в молодости он много лет работал на Севере, лечил оленеводов и геологов. Там и заработал кучу разных болезней. Вообще-то молодец у него папа, настоящий мужчина! Фронтовик!

Допив чай, Лёня бросился собираться – он опаздывал в школу. Схватив портфель и крикнув всем «Пока!», он выбежал из квартиры и помчался вниз по лестнице. Как хорошо было нестись по широким мраморным ступеням, изредка хватаясь за кованые ажурные перила!

Как не спешил Лёня в школу, выбежав из подъезда, он не смог не оглянуться лишний раз на свой красавец дом. С самого раннего детства он испытывал восторг перед этим домом, его грандиозными формами и размерами. Он рассматривал причудливые лепные растения на высоченных потолках, носился на детском трёхколесном велосипедике по широким коридорам их коммунальной квартиры, слыша возгласы соседок: «Это чёрт, а не ребёнок!» Хотя папа был очень недоволен этой квартирой, называл её муравейником, Лёню она вполне устраивала. Как-то зашёл он к одному своему знакомому в новую пятиэтажку, одну из тех, которые называются «хрущёвками». Знакомый очень гордился тем, что живёт в изолированной квартире, но Лёня там за неполный час чуть не задохнулся. Ему казалось, что его посадили в маленькую коробочку и плотно закрыли крышкой. После этого своя ободранная коммуналка показалась ему сказочным дворцом.