Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 1

Петров вздохнул.

— А об деле не сказал. Ладно. Я вот что решил. Вы ему скажите, пусть у меня еще попросит да скажет, для чего. Передачу машины проведем приказом по гаражу, чтобы никому обидно не было. Дело такое, что отцовское самолюбие на сей раз показывать не годится.

— Ясно, — подытожил Корнев. — Значит, бороду сбрить придется. — Он рассмеялся так широко и весело, что Петров не подумал обидеться.

— Ну давай твои чертежи. А об этом прицепе мне потом подробнее расскажи, со всеми техническими данными. Я ему покажу, как отца не уважать!

Когда Петров ушел, Виталий Осипович позвал к себе Гришу. Тот пришел вытирая руки паклей.

— Расчеты мы с тобой сделали, прицеп оборудуем, а машину завгар даст? — спросил Корнев.

Гриша удивленно посмотрел на инженера и одним духом, как давно решенное, выпалил:

— Как же не даст! Вы прикажите…

— Погоди, погоди. Во-первых, я этого приказывать ему не могу. Он отвечает за машины и за расстановку людей. Я думал, ты уже с ним договорился.

Гриша вскочил с табуретки.

— Да я ему говорил. Не дает. Потому что сын, вроде по-родственному, другие обижаться будут…

— А ну сядь, — строго и спокойно приказал Корнев. — Ты не маленький. Надо уметь себя держать, когда разговариваешь со старшими. Если бы я знал, что ты ничего не сказал завгару о своем предложении, я бы сам ему об этом сказал. Посоветовался бы. У него такой опыт, что нам с тобой далеко до него. Машины он знает у нас лучше всех. Ты про свою машину того не знаешь, что он знает. Вот мы тут сидели сейчас. Да не вскакивай ты! Мы проверили наши расчеты. Он нашел ошибки. Оказывается, износ машины в расчет я и не принял. Он, брат ты мой, не только политически грамотен, он и технику знает, дай боже каждому! Понял?

— Понял, — просиял Гриша. — Я вам скажу, почему я не говорил ему. Боялся.

— Чего?

— Думал, тогда он и совсем не разрешит.

— Напрасно так думаешь. Он мне ничего не сказал. С твоим предложением согласился. А в общем, выкручивайся, как знаешь. Да не три руки паклей, насквозь протрешь. Я тебе советовать не стану. Предложение твое дельное, как инженер, я его принял, с завгаром согласовал, а кто будет выполнять, договорись сам. Понял?

— Понял, — упавшим голосом согласился Гриша.

— Ну, раз понял, иди и выполняй.

Афанасий Ильич с улицы не мог видеть окон своей комнаты. Он вошел в темный коридор и только тут заметил полоску света под дверью.

«Вернулся орел», — подумал он и постарался принять вид, какой, по его мнению, подобает оскорбленному, но справедливому в своем гневе отцу. Громко топая, он решительно прошел по коридору, толкнул дверь и остановился в замешательстве.

Комната, довольно запущенная холостяцкая комната, сейчас сверкала чистотой и уютом. Теплом веяло от печурки; на ней в чистых, блестящих кастрюлях и чайнике что-то кипело, обещая хороший ужин. Никаких сомнений относительно того, что здесь хозяйничали женские руки, быть не могло.

Да и сама обладательница этих заботливых рук находилась тут же. Это была Ульяна Демьяновна Панина.

Он стоял на пороге, не вполне еще поняв, что здесь происходит, а она просто посоветовала:

— Ну чего помещение студите? Входите, Афанасий Ильич.

Петров вошел, вежливо затворив за собой дверь. Затем он долго вытирал ноги о старый половичок, специально для этого брошенный к порогу. Разделся, повесил куртку и шапку на вешалку у двери.

Фыркая больше, чем надо, он долго умывался, до тех пор, пока не заскрипела кожа на крепких ладонях. Панина подала ему полотенце, он взял его не без опаски: такой оно было снеговой белизны.

Наконец он сел к столу, она села против него, положив странно маленькие, но, наверное, сильные руки на белую скатерть.

— Вот теперь объясните, — свертывая папиросу, начал он, но Панина перебила его:

— Хоть спасибо-то скажете или сразу ругать начнете? Да не сорите табаком на пол. Завтра зайду проверю, как вы умеете чистоту соблюдать.

Афанасий Ильич хмуровато глянул на нее. Она смотрела прямо в глаза, спокойно, без тени улыбки, так что ему пришлось изменить тон.

— Я, конечно, очень благодарен. Только как-то неожиданно. — И ворчливо добавил:

— А вообще я не просил. Есть уборщицы, они и должны. Конечно, за вашу заботу спасибо.

Панина спокойно убрала руки под фартук, и если бы Петров лучше знал женские повадки, то понял бы, что сейчас ему будет выговор. Но он этого не знал и подготовиться не успел. Она спокойно, как и все, что делала, начала его отчитывать:

— Не просил? А вас кто просил подобрать сироту-парнишку? Никто не просил. Сами. Так и меня просить не надо. Вы уже отблагодарили меня и всех вперед на много лет. Я давно смотрю, как у вас парнишке живется. Вижу — хорошо. Вы думаете, я этого не понимаю. Сама мать. И кто чужое дитя приветит, для меня самый человек дорогой.

Она словно одарила Петрова редкостной своей улыбкой.

— Поняли? Ну и не будем считаться.

— Ну, ладно, — сдерживая волнение, проговорил Афанасий Ильич, — дайте руку. Большое вам спасибо, Ульяна Демьяновна.

— Не за что, — вежливо, как отвечает хозяйка благодарным гостям, сказала Панина. — А Гриша где?

— Гриша? Тут вот какое дело получилось, — ответил Афанасий Ильич и рассказал все, что произошло и что он по этому поводу думает.

Она выслушала с большим вниманием, вздохнула сочувственно:

— Да, с детьми трудно. Своих и то не всегда поймешь, а тут все-таки свой, да не совсем. Я вам как мать скажу. У меня детишки-то маленькие еще.

Она внезапно остановилась. Странно заблестели глаза. Петрову показалось, что это слезы, но блеск так же мгновенно потух, как и вспыхнул.

— Вот, все прошло. Может, живы еще. Война кончится, искать поеду. Так вот. Маленькие у меня детки-то, и то глядеть надо, кто что задумал. Сразу не доглядишь, потом хуже будет. А у вас парень большой. Вы с ним, Афанасий Ильич, как товарищ с товарищем говорите. Не напускайте на себя гордости, что я, мол, большой, а ты еще недоросточек. А Гришка-то ведь мальчонка еще. Пусть он вас как старшего уважает. Вот тогда и будет у вас согласие во всем. Это большую сноровку надо иметь — детей растить.

Речь ее лилась просто и плавно, как широкая благодатная река; ее хотелось слушать и слушать, эту простую русскую мать. И Петров отдыхал, наслаждаясь теплом и чистотой. Давно так мирно не было на душе его. А она все говорила простые, обычные слова:

— Вот и мне радостно. Я ведь домашность люблю. На работе будто устала, а пришла сюда и прибираю как в своей хате. И все мне мило. Занавесочки еще тогда нашла, когда белье у вас стирала. А вы и не знали. Гришутка мне белье-то дал. Сюда на стену картину бы надо. Не люблю, когда стена пустая. За ужином в столовую сходила. Повар наливает и спрашивает, не замуж ли я за вас вышла. Ну я ему ответила — больше не спросит.