Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2

Марина вдруг почувствовала себя вовлеченной совершенно в иную жизнь. Жизнь, которая до сих пор как-то обходилась без Марины, вдруг изменила свое отношение к ней.

До сих пор все ее переживания носили камерный характер, ни на кого не влияя, ничего не задевая. Она была одна, и если ей становилось не по себе, то никому от того не становилось хуже.

Ее вдруг вытащили как птицу из клетки и бросили в беспокойный мир. И она обнаружила в себе такие свойства, о которых и не подозревала до сих пор.

Марина свободно сказала Тарасу:

— Я еще ничего не знаю, как вы здесь живете. Я говорю о счастье… Мы с вами не очень-то стремились друг к другу.

Она легко шла, тоненькая и стройная, подняв свою голову в нарядном берете.

Все воспоминания о первых днях любви к Марине нахлынули на Тараса. Ему даже показалось, что он снова ощущает тот же беспокойный жар, который сжигал тогда его сердце. Он хмуро ответил:

— Не надо бы об этом говорить, я так думаю.

— А я не могу не говорить. Я жалею, что так получилось. Глупо и ненужно.

На этом разговор пришлось прекратить, потому что они уже подходили к дому.

У входа их дожидались Лида и Виталий Осипович. Лида, ясно улыбаясь, сказала:

— Вы подождите нас дома, а мы по хозяйству с Виталием Осиповичем. Тарас, я думаю, ты не забудешь поставить чайник.

Они ушли. Марина, словно она была здесь хозяйкой, не ожидая приглашения Тараса, вошла в дом. Он неумело помог ей снять пальто и боты.

Теперь им никто не мешал. Можно было говорить о чем угодно, не опасаясь, что кто-то подслушает или увидит неестественный блеск глаз. Главное, не было Лиды. Она милостиво разрешила им свободно и без помех выяснить все их отношения.

Но как только они поняли, что остались одни, что Лида все это нарочно устроила, не боясь никаких последствий, ими обоими овладела неловкость.

Так они и стояли: Марина у окна, а Тарас немного подальше, за ее спиной, и перекидывались малозначащими фразами.

— А город-то, оказывается, не маленький, — сказала Марина, глядя в окно с третьего этажа.

Тарас охотно и, как показалось Марине, обрадованно согласился:

— Строим. Не ленимся.

Наконец Марина отважилась и спросила:

— Вы счастливы?

Она не могла видеть его усмешки, но почувствовала ее по его тону:

— Это вам надо знать?

— Нет. Не обязательно.

Тогда совершенно неожиданно Тарас подошел к ней и взял ее за локоть. Марина вздрогнула и опустила голову, Он подвел ее к стулу. Она покорно села, готовая покориться всему, что бы он ни вздумал сделать с ней.

А он задернул шторы, включил свет и вышел. Она слышала, как в кухне он гремит чайником, наливает воду. Потом вернулся и, расхаживая по комнате, заговорил:

— Все получилось, как нельзя лучше. Вы были правы, Марина Николаевна. Человек должен до конца понять человека. Не получилось у нас этого понимания. Вот и надо прикончить разговор… Я, Марина Николаевна, полностью счастливый.

Марине показалось, что Лида проникла в ее сердце и, увидав всю неприглядность, всю неприбранность чувств, деликатно отвела всепонимающий свой взор. Она словно сказала: «Милая моя, очень я понимаю все эти наши женские дела. А у меня, заметьте это себе, все всегда в порядке».

Вечером, проводив гостей, Тарас взял Лиду за руку и спросил:

— Ну отвечай. Зачем оставляла нас одних?

Лида рассудительно ответила:

— Я же видела: говорить вам не о чем. Надо было, чтобы и ты это понял.

— Ну а если бы мы нашли о чем говорить?

— Тогда бы, — Лида на минуту прикрыла свои глаза мохнатыми ресницами, — тогда бы нам с тобой не о чем было бы говорить. Я ни в чем не хотела мешать тебе, Тарас. Не хотела ничем связывать. — Она лукаво и чуть смущенно добавила: — Мы оба не хотели связывать твою волю. Теперь уже можно сказать об этом.

— Как оба? — еще ничего не понимая, спросил Тарас. — Ты что же?

— Вот тебе и что же, — засмеялась Лида и положила голову на его плечо. — Ты теперь уж нас оберегай. Мы теперь твои навек, а ты наш.

Марина поняла, что дальше так жить нельзя, что от жизни все равно не отгородишься, да и не надо отгораживаться. Но это случилось на два дня позже, когда она, оглушенная всем, что узнала, вышла из старой избушки Петра Трофимовича Обманова.

Они пришли сюда под вечер. Тропинка, которая петляла меж сосен от деревни Край-бора до избушки, была узкой, на одного человека. Пропустив Марину вперед, Виталий Осипович шел, глядя на ее тонкую до хрупкости фигуру, уверенно пробирающуюся по неровной таежной дорожке, пробитой в снегу.

Не забыла, значит, привычки военных лет. Из памяти могут вытесниться многие подробности прожитой жизни, хоженых дорог, сделанных дел. Но, если придется снова побывать в забытых местах, ноги сами отыщут старые следы, руки привычно сделают то, что надо, и в сердце поднимется все позабытое.

— Вот он, — вдруг сказал Виталий Осипович.

Около черной избушки, заваленной снегом так, словно ее наспех засунули в береговой сугроб, стоял старик.

Он стоял на самом краю невысокого обрыва, расправив широкие плечи, прикрытые черной стеганкой, и вытянув вперед голову в мохнатой заячьей шапке. Его большие губы двигались, слоено жевали ветер, который ровно, без порывов тянулся от реки.

— Колдует дед, — негромко сказал Корнев.

Увидев гостей, старик пошел к ним навстречу легким своим шагом, раскачивая длинными до колен руками.

Марина успела разглядеть его темное от старости и непроходящего таежного загара лицо, словно вырубленное из растрескавшегося дерева. Пронзительный взгляд маленьких колючих глазок не смутил ее. Она только побледнела еще больше.

Здороваясь с Корневым, старик сказал:

— Колдовству моему урон. Как реку плотиной перегородили, всему изменение. Вода среди зимы прибывает — когда такое было.

— А слух у вас звериный, — отметил Виталий Осипович. — Откуда услыхал!

— Ну куда тут. В прежние времена я на такой дистанции слыхал, как мушка в тенетах скулит. — Он улыбнулся в сторону Марины. — Воздухом дышите, прогуливаетесь?

— Вроде того. Вот гостью привел.

— А это милое дело. Забыл я, когда ко мне гости хаживали. Изба-то у меня, сами знаете, не гостевая. Да все лучше чем на морозе.

Он снова бросил на Марину и на Корнева быстрый взгляд, давая понять, что он очень понимает человеческие слабости и готов им содействовать.

Поняв это, Марина поспешила внести ясность:

— Як вам, Петр Трофимович, от вашего сына Петра.

Старик вдруг выпрямился и протянул к ней одну руку. Только сейчас Марина вспомнила, что вторая рука у него перебита, и ей захотелось скорее закончить разговор и уйти отсюда. А он не спеша приближался к ней, пристально вглядываясь в лицо Марины, словно желая проникнуть в самые сокровенные ее мысли.