Афонсо Шмидт - Тайны Сан-Пауло

Жоржи испугался этой мысли: «А если это кража?»

Однако тут же успокоился. «Нет, что я… Будь это кража, шкатулка уплыла бы из нашего дома, а не вернулась обратно на свое место…»

Отойдя от окна, он лег в постель, но мысли о виденном не дали ему уснуть всю ночь, он задремал, только когда от утреннего света окна стали голубыми.

Проснулся он поздно, озабоченный, полный самых противоречивых чувств. После кофе, когда Карола, занятая своими обычными делами, ходила взад и вперед по столовой, он задал матери вопрос:

– Сегодня в нашем доме ничего не произошло?

Оливио и Клелия испугались. Вопросительно посмотрели на него. Карола, которая в этот момент перемывала посуду, остановилась, чтобы лучше слышать разговор.

– Почему ты задаешь такой вопрос?

– Потому что сегодня ночью, услышав во дворе шум, я встал и пошел посмотреть, в чем дело… – Жоржи взглянул на Каролу, чтобы видеть, какое впечатление произвели на нее эти слова.

Служанка повернулась в его сторону и, слегка наклонив голову, улыбнулась с такой нежностью, словно обожала его…

Жоржи продолжал:

– Там, над стеной, снова появилась та же голова в берете и темных очках.

Клелия быстро поднялась в комнату Тилы и оттуда послышался скрип дверцы гардероба. Она вернулась успокоенная и снова села за стол.

– Послушай, Жоржи! Мальчики в твоем возрасте не должны страдать галлюцинациями… Это может дурно кончиться…

Тила, насвистывая, спустилась по лестнице, прошла в глубь дома и уже хотела незаметно выйти на улицу, когда неожиданно из столовой ее окликнула мать:

– Куда собралась, девочка?

– Хочу пригласить дону Белинью. У них нет телефона.

Клелия, подобно всем близоруким, прищурилась, чтобы лучше рассмотреть дочь. Только несколько минут тому назад Тила приняла душ. Ее светлые с рыжеватым оттенком, коротко остриженные и зачесанные назад волосы были еще влажными. Она была в светло-коричневых брюках и белой трикотажной кофточке, которая обнажала черные от загара, слегка шелушившиеся руки и четко обрисовывала формирующийся бюст.

– Сию же минуту надень другую кофточку!.. Оранжевую… она лучше гармонирует с коричневым цветом… А эта слишком подчеркивает… Где это видано, чтобы девочка в твоем возрасте так вызывающе одевалась?

– Мама! Вы ко мне придираетесь!..

Невоспитанная девчонка сделала гримасу и затопала ножками. Клелия, желая все-таки заставить дочь сменить кофточку, решительно направилась к ней, но Тила бросилась бежать, словно играла с матерью в пятнашки.

Девочка выскочила во двор, схватила велосипед и повела его к калитке. Карола выпустила ее… Рассерженная мать стояла у окна столовой и грозила дочери:

– Пусть только приедет отец! Я ему все расскажу!

Тила выехала на улицу Даль и остановилась перед домом сеньора Понсиано. Сунув два пальца в рот, она свистнула, как мальчишка. Из широкого окна выглянула пара веселых, озорных глаз.

– Моасир, привет!

– Привет, Тила!

– Хочешь поехать со мной?

– Сейчас спущусь.

Юноша подошел к калитке, держа в руках учебник по геометрии.

– Куда направляешься?

– К одним нашим знакомым.

– Минуту, я мигом.

Ожидая Моасира, Тила любовалась их маленьким, но красивым домом; у входа в нише виднелась статуя какого-то святого, украшенная розами. Семья Понсиано была известна своей набожностью.

Моасир оставил дома учебник и, ведя велосипед, вернулся к Тиле. Восемнадцатилетний юноша, смуглый, с черными волосами, ослепительно блестевшими от брильянтина. Он носил очки без оправы, они к нему очень шли. Темно-зеленые брюки, красноватая куртка, желтая, распахнутая на груди рубашка – таков был его туалет.

Оба вскочили на велосипеды и поехали – колесо в колесо, на расстоянии двух пядей друг от друга.

– Знаешь, Моасир? Завтра мой день рождения. Я уже взрослая. Мама хочет представить меня своим знакомым.

– Какое счастье, а?

– Дона Белинья, та, у которой много такс, переехала на прошлой неделе в новую виллу, но там нет еще телефона. Приходится самой ехать к ней приглашать.

Молодые люди выехали из Жардиндас-Флорес и, лавируя по узким и грязным улицам, запруженным автомобилями и трамваями, нередко останавливаясь перед светофорами, наконец выбрались на проспект. Вскоре они свернули на тихую улицу, застроенную двухквартирными домами и красивыми особняками с кирпичными заборами.

Минут через двадцать езды – прощай асфальт!.. Велосипедистов начало трясти на булыжной мостовой. Еще двадцать минут – и улица перешла в шоссе, вокруг замелькали дачи и огороды.

Они подъехали к мосту. На противоположном берегу реки на большом пространстве тянулась городская свалка. В лучах заходящего солнца там бродили нищие – женщины и дети, – выискивая тряпье, обрывки бумаги, кости и другие отбросы. Из всего этого складывались горы, над которыми кружились тучи мух. Чтобы избавиться от них, зажигали костры, и тогда нечистоты превращались в чистый дым, поднимавшийся кверху синими клубами. Высоко в небе описывали круги урубу. Они взмахивали мохнатыми крыльями, не спеша парили в воздухе, выискивая, где бы лучше опуститься, и, наконец, садились. Упругим шагом прохаживались по земле, раскачиваясь на своих когтистых лапах, собирались группами и издавали какие-то каркающие звуки, словно о чем-то переговариваясь.

Солнце светило в лицо, ослепляя двух велосипедистов, и они едва не сбили с ног высокую худую старуху в платке, согнувшуюся под тяжестью огромного мешка с бумагой и тряпьем. Своим беззубым ртом она пробормотала им вслед какое-то ругательство.

Они катили все дальше и дальше… Поднявшись на холм, Тила и Моасир подъехали к новому дому доны Белиньи, вокруг которого еще виднелись следы недавнего строительства – бадьи с затвердевшим цементом и обломки кирпича. Однако дом оказался на запоре. Они спросили тщедушного мальчишку, дразнившего попугая:

– Эй ты, бездельник, где хозяева?

– Уехали вчера на машине и еще не возвращались.

Тила и Моасир долго смеялись над своим неудачным путешествием. Затем, усталые и потные, отправились в обратный путь, но уже по другой дороге, чтобы избежать встречи со злой шамкающей старухой. Они спустились по склону холма, где то и дело встречались дощечки с надписью: «Участок продается». За поворотом перед ними открылась панорама Сан-Пауло. Вдали виднелась застроенная небоскребами центральная часть города. Все казалось окутанным тончайшей пеленой пыли, золотистой в лучах заката. Издалека доносились фабричные гудки и шум, похожий на рокот моря.

– Ба, уже темнеет!..

– Мама, наверное, злится…

Они мчались по гладкому, отполированному шинами шоссе, обсаженному с обеих сторон деревьями. Предвечерние тени сменялись солнечными полосами. Они сильнее нажали на педали. Велосипед Тилы стал выделывать зигзаги и отставать.