Станислав Дыгат - Диснейленд

– Ты всегда думал обо мне плохо, – повторила Хелена, – и напрасно ты это отрицаешь.

Она нагнулась и подняла «Олимпию», которую я швырнул на пол. Она рассматривала ее внимательно и улыбалась своим мыслям.

– Брось! – крикнул я.

Она с удивлением поглядела на меня.

– Пожалуйста, оставь это, – повторил я спокойней, почти с мольбой в голосе.

Хелена пожала плечами и бросила «Олимпию» на пол.

– Ты меня не любишь, – сказала она, – и плохо обо мне думаешь. А я хочу, чтобы ты меня любил.

Она приближалась ко мне, глядя на меня серьезно, хотя в глазах ее блуждала улыбка, с которой она разглядывала «Олимпию». Она подошла совсем близко, коснулась меня. Подняла голову, и в ее глазах уже не было улыбки. В них не было даже взгляда. Сказать, что в них было, вообще невозможно. И тогда мое желание выросло до такого невероятного предела, что я обрел в нем силы противостоять ему. Впрочем, не знаю, в нем ли почерпнул я силу, что может показаться парадоксальным. Важно, что я обрел силу, хотя не ожидал этого от себя.

Я схватил Хелену за плечи и стал трясти. Не то чтобы грубо или сильно. Я делал это, как врач, который хочет вывести больного из шокового состояния. Я не люблю этаких решительных мужчин, которые с помощью резких слов и жестов убеждают женщин в своем мужском превосходстве. По большей части они жалкие лицемеры и эгоцентрики, склонные любоваться собой.

Я глядел не на Хелену, а куда-то поверх ее головы.

– Хелена, – говорил я, – опомнись! Сейчас же уходи и запомни, мы не можем больше видеться. Между нами что-то произошло, но мы не имеем права этому поддаваться. Я хочу тебе только сказать… Я должен сказать… Нет-нет, я ничего не скажу. Зачем? Ты и так все знаешь, но теперь лучше уходи. Уходи поскорей.

Я слегка оттолкнул ее. Она опустила голову и откинула волосы со лба.

– Глупый, – сказала она. – Глупый, но это ничего.

Она повернулась, схватила зонтик и так стремительно выбежала, что я не успел опомниться.

Тогда я бросился на тахту и зарылся головой в подушку.

Я думал: «Какого черта я это сделал? Во имя чего отказываюсь я от тех радостей, к которым все люди стремятся, а большинство видит в них истинный смысл жизни?»

Я делаю это, потому что должен, потому что однажды избрал этот путь.

Было уже десять минут восьмого. А я все еще бездумно лежал в ванне. Впрочем, может, не так уж бездумно. Так или иначе, но я мог опоздать. Ко всем недостаткам Агнешки прибавлялась еще дьявольская пунктуальность. Вообще-то я не считаю пунктуальность недостатком. Я сам очень пунктуален и терпеть не мог необязательных людей. Но у Агнешки все получалось как-то чудно, у нее даже достоинства оборачивались недостатками. Наверно, потому, что она их афишировала, навязывала, использовала как средство мучить людей. Мои часы, кажется, немного спешили. На несколько минут. Часы были водонепроницаемые. Я получил их в подарок от клуба, когда «приложил» англичан. Собственно, мы выиграли тогда только благодаря мне. По-моему, этот факт недооценивают. Но меня это не слишком волнует.

Конечно, купаться с часами глупо, даже если они водонепроницаемые. Но меня забавляло, что в них не проникает вода. Действительно не проникает. И потом, лежа в ванне, я знал, который час. На этот раз я взглянул на часы для того, чтобы убедиться, что опаздывал. Надо было, по возможности, ограничить масштабы этой катастрофы. Я выскочил из ванны, вода эффектно взметнулась и выплеснулась на каменный пол. Я начал быстро вытираться. Три секунды на то, чтобы причесаться, двадцать семь – на то, чтобы одеться и натянуть ботинки. Я засек время, часы были не только водонепроницаемые, антимагнитные и противоударные, но еще и с секундомером. Клуб тогда порядком поиздержался. Вообще-то щедрыми и великодушными их не назовешь. Я подозревал, что англичане были лишь предлогом. Приближались выборы, и прежнее правление было заинтересовано в том, чтобы голосовали за них. И я действительно проголосовал за старое правление и склонял к этому других, хотя вначале не собирался этого делать. Я был убежден в правильности своего поступка, а подозрение, что это имеет связь с часами, пришло мне в голову значительно позже.

Когда я выбежал из дому, в моем распоряжении оставалось четыре минуты и шесть секунд. Принимая во внимание, что мои часы были на несколько минут вперед, я не должен был опоздать. Если бы я побежал, то не только успел бы, а еще наверстал несколько минут. Но бежать по Кракову в вечернем костюме было неловко. К счастью, у самого дома я поймал такси и с чувством торжества, словно я вышел победителем в беге на Олимпийских играх, подкатил к зданию Краковской филармонии за минуту и три секунды до назначенного времени.

Агнешки еще не было. Около филармонии царило оживление, шум, атмосфера возбуждения и особого беспокойства. Мне нравилась эта атмосфера. Так бывает перед началом соревнований по боксу. Ставка была очень высокой. Самый известный пианист в мире, о-го-го! Интересно, как этот тип выглядит? О чем думает, когда играет? Подкатывали машины, выплескивая людей, и быстро отъезжали. Над домами в глубине Звежинецкой розовело небо. Мне нравился этот розовеющий горизонт, этот свет над домами в час заката и рассвета. На рассвете он еще прекраснее. Он наполняет бодростью и манит пойти за те дома, что видны на горизонте. Казалось, там что-то очень радостное, то, что ищешь всю жизнь, не очень хорошо зная, что это такое. Не надо большого ума, чтобы сообразить, что за этими домами будут другие дома на фоне бледно-зеленого или розового неба и они тоже будут сулить нечто неведомое, чего ищешь всю жизнь. Не обязательно дома, это могут быть поля и леса. Но это не меняет существа дела.

Со мной то и дело раскланивались люди, которых я хорошо знал и которых видел впервые в жизни. Двадцать пять минут восьмого, а Агнешки все нет. Странно. Точно жрец, вступающий в храм искусства, прошествовал толстый лысый тип, который на маскараде в Академии художеств плакал, исполняя цыганские романсы, и пытался декламировать «Оду к молодости» на балу в нашем клубе. Он с достоинством поклонился мне. Я с ним не был знаком, но он знал меня, и для него этого было достаточно. Пожалуй, в каком-то смысле этот человек достиг полноты жизни. Появился Артур Вдовинский с Президентом. Они шли и ссорились. Верней, не ссорились, а Артур в чем-то оправдывался. Она шла с каменным лицом, не обращая на него внимания. Так всегда выглядели их ссоры. Самое смешное, что Артур действительно женился на Президенте, чего никто не ожидал. Она держала его в узде, но он не роптал. Мне нравилось, что она не говорила ничего лишнего.

– Эй, гордость польских стадионов! – воскликнул Артур. – Как дела?