Юрий Мамлеев - Блуждающее время

Орлов расхохотался. Поломанный стул слегка покачнулся.

Само понятие о самоубийстве, даже особого рода, не может относиться к таким существам, как Марина.

Таня покраснела и добавила:

– Это у меня от волнения.

– Я вижу. Бывает. Ничего страшного. К тому же она вам написала, наверное, в записке, что вы увидите ее к концу своей земной жизни. Чего же вам еще?

– Боюсь, я ее не узнаю.

– Напрасно. Скорее вы сами себя не узнаете к концу жизни.

По спине Тани пробежала дрожь:

«Но нет, она будет любить себя, какой бы ни была, пусть самой неведомой. Становись запредельною птицей», – вспомнила она стих.

– Таня, – наконец, взглянув на нее своими впадинами, сказал Орлов, – помните, что когда падут все завесы, по крайней мере, те, которые имеют отношение к человеку, то первое чувство будет даже не страх, а безграничное, не имеющее предела метафизическое изумление, точнее, ошеломление. Но это ошеломление будет таковым, что любые страхи, любые ужасы по сравнению с этим покажутся карликовыми чувствами. Это ошеломление просто поглотит многих. Если не будет подготовки, огромность ошеломления, действительно, может поглотить. Но у людей есть надежда: возможно, не все завесы падут. Все-таки милосердие существует.

– А те, которых не поглотит? – пролепетала Таня.

– У тех есть шанс успокоиться. К тому же, войдя поглубже в эти перспективы, ум, даже интуитивный интеллект, отпадет сам собой. И нечем будет изумляться.

Орлов встал.

– Танюша, – сказал он на прощание, – живите себе спокойно. Пока. Сейчас Буранов вам поможет. А до конца вашей жизни еще очень далеко…

…Слово «Танюша» в сочетании с голосом, точно исходящим из пропасти, уже само по себе ошеломило Таню. На электричке она возвращалась в Москву в своей любимой позиции – поглядывая в окно.

Раскинувшиеся поля и бесконечные леса в своей нирване показались не только глубинно-великими, но Таня почувствовала – словно душа Марины раскинулась теперь в этом безграничном русском пространстве.

«Я буду там и здесь…», – вспоминала она слова из последнего письма Марины. И сердце сжалось. Да, да, Марина здесь, в этих полях и лесах, в этом беспредельном пространстве, она не слилась с ним, но просто присутствует.

И когда-нибудь в этих полях и лесах она услышит голос Марины, и тогда падут завесы.

Так думала Таня. И может быть, она найдет наконец Вечную Россию. В себе, в Марине или где-то в Первоисточнике.

…Вся тайная Москва содрогнулась из-за ухода Марины, все знавшие хотя бы ее тень. Замерло даже «гнездо» Череповых. Корнеев забыл о Павле и упорно звонил и звонил Тане, желая посещать ее бесконечно. «Ведь она самая близкая подруга Марины», – бормотал он про себя, и мысли его были уже не от мира сего.

Все понимали, что она не «умерла», смешно думать так о Марине, а именно «ушла».

И эту тайную Москву, нервы которой были раскинуты по всей стране, охватило бездонное ожидание и предчувствие, что рано или поздно (пусть и в далеком будущем) с этим миром случится что-то немыслимое, огромное, бушующее, что перевернет основы и жизнь мучительного рода человеческого, возможно даже, основы всех миров, сожжет его ложные надежды и страхи прошлого…