Борис Акунин - Дары Лимузины

Один олигарх спал и видел сон. Разумеется, неприятный, потому что жизнь у олигархов тяжелая и хорошие сны им никогда не снятся. Но этот сон был уж совсем из ряда вон, так что и пересказывать не хочется. Не хочется, но придется — иначе непонятно будет, как началась эта история, которой, между прочим, было суждено изменить судьбы России.

Олигарху снилось, что он идет по тоненькой жердочке и вот-вот упадет вниз, в яму. А в яме кишмя кишат жабы, гадюки и крокодилы, причем последние разевают свои багровые пасти и облизываются длинными, липкими языками.

От этих самых противоестественных языков олигарху стало так противно, что спать дальше сделалось совершенно невозможно. Он по-детски всхлипнул, открыл глаза и вдруг увидел, что спальня наполнена переливчатым волшебным сиянием, а откуда-то доносится тихий и мелодичный, будто бы хрустальный звон. Олигарх был человеком материалистического мирововосприятия и поэтому сразу же нашел явлению рациональное объяснение. Это светится елка, сказал он себе. Потому что скоро Рождество. А звон оттого, что дует сквозняк и золотые шары постукивают один о другой.

Тут надобно пояснить, что детство у олигарха было безрадостное и бедное, почти совсем лишенное праздников, и оттого, став богатым и всемогущим, он принялся наверстывать недополученное. К примеру, уже с начала декабря в каждой из ста тридцати восьми комнат его дома стояло по елке, и под каждую елку для хозяина с вечера клали подарки — часы «роллекс», купчие на швейцарские шато и видеопленки с компроматом на политических недоброжелателей. Утром олигарх разворачивал скрипучую фольгу, смотрел на подарки и радовался. Конечно, и грустил тоже, по поводу безвозвратного детства, но утешал себя соображением, что лучше поздно, чем никогда.

Полежал он на своей пуховой перине, вспоминая противный сон, и вдруг слышит — кто-то его зовет: «Боря, Боренька». Олигарх очень удивился, потому что последние десять лет его все называли только по имени-отчеству, даже жена и дети, иностранцы же звали «мистер», «сеньор» или «мосье» и прибавляли фамилию (только японцы называли сначала фамилию и потом прибавляли «сан»).

Повернул олигарх голову и видит, что светится никакая не елка (на ночь лампочки-то выключили, он совсем про это забыл), а полупрозрачная дама в бриллиантовой короне и с сияющей палочкой в руке, да и звенят не стеклянные шары — маленькие хрустальные колокольчики на радужном платье.

Сначала олигарх подумал, что подчиненные решили сделать ему не вполне скромный подарок, но, заметив, что прекрасная незнакомка просвечивает насквозь, догадался: это фея.

«М-м-м, здравствуйте. Вы мне снитесь?» — спросил он и на всякий случай незаметно запустил руку под подушку, где находилась кнопка вызова охраны.

«Нет, Боря, я тебе не снюсь, — строго, но в то же время ласково (бывают такие чудеса) сказала волшебница. — Я добрая фея Лимузина, и я явилась сюда, чтобы сделать себе подарок». «То есть как „себе“? — удивился Борис Абрамович (будем уж называть олигарха по имени-отчеству, а то как-то не по-людски получается). — Но, собственно, насколько я помню из детской литературы, феи м-м-м обычно делают подарки м-м-м не себе, а тем, к кому приходят». «Это правда, — согласилась Лимузина, — но сегодня день моего ангела, и я решила себя побаловать».

На душе у олигарха стало неспокойно — он вовсе не был уверен, что подарок, который задумала сделать себе фея, сулит ему, Борису Абрамовичу, что-то хорошее. Ведь всем известно, что сказочные волшебницы отличаются определенной негибкостью в своих представлениях о добре и зле. «А при чем здесь я?» — осторожно спросил он, положив палец на заветную кнопочку.

«Лучший подарок для доброй феи — сделать кому-нибудь добро. Сегодня я придумала вот что: найду самого несчастного человека в самой несчастной стране и сделаю его счастливым».

Борис Абрамович немного успокоился, но в то же время и обиделся: «Ну, насчет самой несчастной страны м-м-м — допустим. Однако с чего вы взяли, что в этой стране самый несчастный — именно я?» «Потому что тебя, мальчик Боренька, не любят девяносто девять целых и девятьсот девяносто девять тысячных процента обитателей этого государства — разумеется, из тех, кто слышал о твоем существовании», — грустно сказала Лимузина.

У олигарха упало сердце. «Неужели так много? А моя служба информации утверждает, что меня не любят только восемьдесят четыре процента». «Твоя служба информации врет. Ты — самый нелюбимый человек во всей Российской Федерации. А политик, которого никто-никто не любит, — несчастнейшее существо на свете. Он как балерина без ног или продавец без товара. Ведь политик и есть продавец, он покупает голоса в обмен на любовь. Чем больше любви у него на прилавке, тем больше голосов ему достается».

«А Гайдар? — встрепенулся олигарх. — Его тоже никто не любит». «Да, сначала я собиралась наведаться к мальчику Егорке, тем более что… — Фея запнулась — видимо, не хотела говорить Борису Абрамовичу неприятные вещи, но из-за своей природной честности все же закончила. — …Тем более что он мне нравится гораздо больше, чем ты. Но мальчика Егорку все-таки любят целых полтора процента жителей: интеллигентные пенсионеры западнической ориентации, матери-одиночки с двумя высшими образованиями и сотрудники толстых литературных журналов. Если бы я выбрала мальчику Егорку, это было бы нечестно». «Почему вы всех называете „мальчиками“?» — поинтересовался Борис Абрамович, чтобы потянуть время — еще не решил, жать на кнопку или нет. «Потому что вы для меня и есть мальчики. Мне всех вас жалко. А тебя жальче всех. Вот я и захотела сделать тебя счастливым. Дам тебе то, о чем ты мечтаешь — сделаю тебя президентом России. Хотя лучше бы, конечно, Егорку,» — вздохнула Лимузина. «Ну, сделать Мямлика президентом не под силу даже фее, — мстительно заявил олигарх. — Он навсегда останется со своими полутора процентами».

«Вовсе нет. В образе, как ты выражаешься, „мямлика“ скрыт огромный электоральный потенциал. Уж как минимум 25 % голосов в первом туре я Егорке обеспечила бы. А во втором туре, за него проголосовали бы все, кто боится этого ужасного мальчишку на букву „З.“». «Двадцать пять процентов? — недоверчиво переспросил Борис Абрамович. — Гайдару? Вы, госпожа Лимузина, должно быть, шутите».

Фея взмахнула волшебной палочкой и рассыпала по комнате шлейф ярких, медленно гаснущих звездочек. «Боря, ты ведь хорошо успевал по арифметике — значит, умеешь считать. Половина избирателей — женщины. Это сколько будет? Правильно: пятьдесят процентов. А что такое женщина в электоральном смысле?»