Дмитрий Бавильский - Едоки картофеля

– Так делайте что хотите, – лицо Лидии Альбертовны сделалось непроницаемым.

Она не хотела, чтобы под сурдинку следствия вскрылась её "дружба" с

Данилой, сильно боялась этого: какое право эти чужие и равнодушные люди имеют вмешиваться в её жизнь, в её маленькое, воробьиное счастье?!

– И сделаем. Сделаем. Преступление, наносящее вред авторитету областного начальства, обязательно нужно раскрыть. И мы приложим все усилия… Все усилия…

Нынешний февраль выдался особенно лютый: внутри него образовывались трещины, сквозь которые в город проникали тяжёлые свинцовые ветры.

Закладывало уши, ноги никак не могли согреться даже в самой тёплой обуви; изнутри выстуженные тоннели метро отдавали замогильным холодом.

Лидия Альбертовна затрусила вдоль фасада, глядя себе под ноги

(поднять глаза, казалось, невозможно из-за мороза), автоматически любуясь переливчатыми искрами, разбегающимися по вновь наметённым сугробам, завернула за угол, чуть было не поскользнулась. После беседы с милиционером остался противный осадок, и она не знала, как от него избавиться, шла и перемалывала: "все усилия, все усилия…"

Какая бездна зла!

И тут кто-то подхватил её под белы рученьки. Даже не оборачиваясь, она догадалась, что это Данила.

Слёзы выступили у неё на глазах. От ветра и холода или…

– Куда торопишься-спешишь? – спросил как ни в чём не бывало Данила, словно они пять минут назад расстались.

И она снова не нашлась, что ответить. Но печаль отошла, отпустила…

Вот и снег засверкал ярче, наряднее.

– А мы тут плюшками балуемся. – Глаза Данила сверкали ярче сугробов.

Лидия Альбертовна только улыбнулась, ага, взяла себя в руки.

– Людмила Анатольевна, помнишь, я тебе рассказывала, смотрительница из зала "Бубнового валета", вернулась. Загорелая. Мы-то думали, она в госпитале грыжу вырезала, а она, оказывается, на Канарских островах поносом маялась, представляешь? Выиграла в викторине путёвку и умотала. – Лидия Альбертовна изменила тон, сказала заботливо. – Ты уже поправился, Данила?

Мальчик покраснел. Или просто намёрзся, ожидая её на ветру? Пришлось ведь неожиданно задержаться. Всё это она высказала ему молча, одними глазами. Ну, возможно, ещё и улыбкой.

Он вместо ответа притянул её к себе, поцеловал. Губы Данилы оказались холодными, шершавыми.

Лидия Альбертовна почувствовала, что испаряется, тает…

– Со мной всё хорошо. Ничего страшного, – сказал он потом, глядя ей в глаза. И добавил уже совершенно другим тоном: – Если бы ты знала, как сильно я успел по тебе соскучиться.

– Типа, успел? – поддразнила она.

Данила тихо рассмеялся.

– Да уж, не типа. Говорю ж, соскучился, – и схватил её за руку. -

Побежали греться.

И они побежали сквозь мороз и холод, расступавшийся перед этим немыслимым напором.

Зашли погреться в самый большой в городе магазин, торгующий видеокассетами и компакт-дисками. Долго ходили между стеллажами, показывая друг другу разные коробочки со смешными картинками, задержались возле эротических фильмов, веселились от души. Как школьники.

"А Данила и есть, по сути, школьник", – подумала Лидия Альбертовна.

Странно, но со временем восприятие его несколько изменилось. Теперь она думала о нём как о сильном и взрослом мужчине, который способен увлечь и защитить. Ведь если вспомнить самое начало их "дружбы" (для их любовной связи Лидия Альбертовна не могла найти иного, более точного, определения), нужно отдать ему должное: инициатива исходила сугубо от Данилы.

Данилы-мастера.

Перешли к выставке детских кинокартин и мультиков. Тут Лидия

Альбертовна задумалась и о собственном сыне, вялом, ленивом, инфантильном. Спавшем до полудня, поздно возвращавшемся неизвестно откуда. Совсем ведь непонятный, незнакомый человек, у которого существует своя, нешуточная жизнь. Наверное. Жить под одной крышей и не знать. И не хотеть знать. Тут Лидии Альбертовне стало неловко: будто Данила может подслушать её нехорошие мысли.

– Это всё так странно, – не удержалась, сказала вслух. В продолжение нелицеприятных размышлений. И кажется, Данила понял её.

– Мне тоже это странно, – он слегка приобнял её старенькую, поношенную дублёнку. – Кто бы ещё пару месяцев назад сказал бы мне, что всё окажется так… – И он задумался надолго, отвернулся, стал крутить в руках кассеты Национального географического общества.

– А как?

– Ну, я не знаю. Типа, ты же сама всё знаешь. Ты… Я…

– Ты думаешь, мы делаем что-то не так?

– Не знаю. Я не могу думать на эту тему.

– Вот и я не могу.

Они снова немного помолчали, перешли в отдел классической музыки, стали вертеть в руках пластинки с операми Верди.

– Представляешь, Надя-кришнаитка, кажется, выходит замуж. Нашла себе какого-то полукриминального бизнесмена, некоторое время назад он так напугал Нонну Михайловну, что она, под страхом увольнения, запретила

Надежде водить его в галерею. Ходил там, всё высматривал… Как в воду глядела… А от Марины Требенкуль, с которой мы теперь вместе Ван Гога караулим, то есть я караулю, а она экскурсии водит, снова парень сбежал…

Мимо магазина проехал трамвай. Его не было видно в большом, заиндевевшем окне. Однако на мгновение грохот его железных чресел перебил все прочие музыки, звучавшие в разных углах магазина.

Раньше в этом помещении располагался большой выставочный зал, проходили выставки, концерты камерной музыки. Однако коммерция распорядилась с очагом культуры по-свойски. Да, теперь здесь проводятся распродажи. А с потолка свешиваются, на память о прошедшем новогоднем празднике, ленточки усталого (за три месяца) серпантина.

Лидия Альбертовна задумалась: пыталась вспомнить, как же всё начиналось. До нового года. Бог ты мой, сколько времени прошло, сколько всего случиться успело… Механически взяла в руки первую попавшуюся коробочку.

На обложке "Силы судьбы" в исполнении Венского симфонического оркестра облезлый парусник обламывал бока о холодную неприступность айсберга. Вокруг мрачно торжествовало северное море. Лидия

Альбертовна вспомнила.

– Ты знаешь, у нас сегодня в галерее произошла кража. Украли два шедевра Айвазовского. Нет, не подумай, – сказала она, увидев его реакцию, – со мной ничего не случилось, ведь я "охраняю" Ван Гога. А он, слава богу, никому не нужен…

– Я знаю, – сказал Данила, и Лидия Альбертовна поняла, что говорит

Данила не о Ван Гоге, но о краже.

– Откуда? – удивилась и уставилась на него в оба глаза.

– Мать писала, – зло пошутил Данила. И пошёл к выходу. Он всегда так отвечал на вопросы, которые ему по тем или иным причинам не нравились.

Лидия Альбертовна засеменила за ним.