Алексей Варламов - Купавна

– Ппашшел ты!.. – сказал маленький рыболов задушенно, вложив в эти слова всю свою ненависть к растлителю, но тот будто и не слышал.

– Упустишь ведь! Ты же не знаешь, как его тащить, – застонал студент. – Ослабь, ослабь, тебе говорю! Тяни!

– Не упущу.

– Уйдет, ой, уйдет, сука!

– Не каркай!

Колюня начал подматывать леску и краем глаза заметил появившуюся из тумана Аню в темной куртке с капюшоном, делавшим ее похожей на кающуюся монашку. Она встала у Колюни за спиной, и он почувствовал себя увереннее.

– Что ты делаешь? – причитал Артур. – Дай же ее мне! Ой, бляха муха, ой, упустишь! Леса-то какая у тебя?

Но карп был уже изрядно вымотан, и Колюнчик вырывал у него метр за метром, хорошо понимая, что бородатому завистнику больше всего хотелось, чтобы рыбина сорвалась, но для Колюни это было делом чести, а проклятый узелок находился в воде. Он подтягивал на себя леску, как вдруг карп снова выпрыгнул, теперь уже совсем близко, и они успели разглядеть его мощное тело.

– Ё-ё-ё-ё! – застонал Артур горестно, а Аня вскрикнула.

– Закурить дай! – небрежно повернулся Колюня к Артуру.

– Ты чё? – вылупился студент. – Ты его вытащи сначала!

– Сходи, сходи принеси мне цигарку! Нам с рыбкой перекур надо сделать.

Артур исчез в тумане, охая и вздыхая, а Колюня в это время снова обернулся к Ане и встретился с ней глазами. Они выражали испуг, нетерпение, интерес и уж по крайней мере не смотрели на него как на пустое место.

Он закурил от услужливо поднесенной спички и, выпуская кольцами дым, присел.

– Что ты тянешь?

– Да теперь уже не уйдет, – отозвался Колюня с ленцой, картинно стряхнул пепел и стал снова подтягивать леску, но она… не шла.

Он потянул сильнее, леска сидела мертво и давала слабину, стоило ее отпустить. Камни… Пока он пижонил, карп запутал леску в подводных камнях, и это конец и рыбине, и рыбаку. Мальчик представил, что сейчас выдаст Артур, как он будет выглядеть в

Аниных жестких глазах, и не решался во всеуслышанье объявить, что случилось.

– Не идет? – спросил Артур, и в узких зрачках его вспыхнула иголочкой надежда.

– Что ты встал тут? Что пялишься на меня, как баба? Лезь в воду живо! Ну! – заорал Колюня в спасительной догадке.

– Зачем?

– Идиот! – сказал рыбачок с наслаждением. – Будешь леску отцеплять.

Артур плюхнулся в воду, нырнул, нащупал жилку рукой, и через мгновение она снова натянулась, карп сделал последнюю свечку, а торжествующий Колюня перед самой физиономией ночного купальщика, поддерживающего рукой трусы, выкинул добычу на берег.

На сыром песке лежал длинный, почти в метр зеркальный карп, упитанный, склизкий, с темной чешуей и могучим хребтом, с растопыренными жабрами. Колюня тотчас же узнал его: это был тот самый экземпляр его подростковых страданий, что семь лет назад сорвался с крючка и теперь, нагуляв много килограммов плоти, снова на него сел, ибо у рыб, как и у людей, должно быть, есть своя судьба, от которой они не могут уйти. Карп вздрагивал, собираясь взмахнуть хвостом. Колюня живо достал нож и под испуганный Анечкин вскрик всадил его волшебной рыбине в голову.

– Хорош, хорош, – растерянно бормотал мокрый, покрытый пупырышками студиозус, и на его физиономии было написано такое же безнадежно-горестное выражение, как все эти дни на Колюнином лице.

Только теперь мальчик почувствовал, что устал. Поединок с карпом длился минут двадцать, уже совсем рассвело, появилась долгожданная рябь на поверхности водоема, и Артур засуетился вокруг закидушек, ожидая поклевки.

На Аню он просто не глядел, пробовал поминутно леску, спрашивал, что там насажено, и в сомнении качал головой.

– Артур, я хочу домой, – сказала Аня.

Колюнин друг поглядел на нее все теми же безумными очами, будто только сейчас увидел, и в отчаянии от девичьей бестолковости воскликнул:

– Малыш, сейчас, когда рассвело, но еще не взошло солнце, будет брать самая крупная рыба.

Так было написано в их любимой отроческой книжке “Как ловить рыбу удочкой”, но Колюня-то знал, что его карп распугал всю рыбу в округе и ничего он не поймает.

– Артур, я хочу спать, – капризно повторила Аня.

Теперь он даже не обернулся, ему почудилось, что колокольчик слегка тронулся, Артур тронулся тоже, схватил рукою леску и замер, готовый подсечь.

– Скоро проснется бабушка. Мы должны успеть вернуться!

– Давай я тебя провожу, – сказал Колюня.

Она скользнула по его лицу ленивым взглядом, сощурилась и нетерпеливо мотнула головой, но он выдержал – лежавший на песке карп придал ему сил.

– Артур, мы уходим! – сказала Аня.

– Ага, ага, – закивал он, хлопая на голой спине комаров.

Колюня засунул карпа в холщовый мешок, и мальчик с девочкой пошли домой. Мальчик шел впереди, гордый собой, недоступный, как кавалер Золотой Звезды Сергей Тутаринов, попыхивая на ходу папироской и время от времени перекладывая мешок с одного плеча на другое. А хорошенькая Анечка дулась – она дулась на росу, вымочившую ее кроссовки и шерстяные носки, на комаров, на

Артура, на карпа, на Колюню, она ждала, что он снова начнет лебезить, – но он сам себя не узнавал, этакого плотного мужичка в посконной рубахе, с пушком на верхней губе.

Когда они подошли к Аниному дому, играл гимн, на террасе в утреннем чепце восседала Ксения Федоровна и пила кофий. Увидев детей, она направилась к Ане, сверкая рассерженными глазами, но

Колюня выступил вперед, загораживая свою спутницу и протягивая старушке мешок.

– Ксень Федна, подарочек вот вам, – проговорил рыбачок, как умел, обаятельно.

– Аня!

– Что Аня? – устало произнесла изменница.

– Что я родителям скажу?

– Так ведь, Ксень Федна, – снова вмешался Колюня, – вы думаете, легко такое животное вытащить? Вы бы видели, как наша Аня работала!

А карп в утреннем розоватом освещении был превосходен, недаром он прозывался зеркальным, и на его боку отражалось Колюнино самоуверенное, бабушкино суровое и Анино несчастное лицо.

– Ну ладно, – Ксения Федоровна сменила гнев на милость, – если ты была с Колей, я спокойна, – и поворотилась к мальчику: -

Вечером приходи, я его приготовлю.

– Благодарю, – ответил Колюня с достоинством.

В то утро он спал нормальным сном здорового подростка, и лишь часа в три дня его разбудил свист Артура. Друг детства выглядел еще страшнее, чем ночью, бледный, осунувшийся, с красными слезящимися глазами, он смотрел на соседа растерянно и жалко.

– Старик, дашь еще донные удочки на одну ночь?

Так он называл – по-книжному – закидушки, однако своих у него не было: эстет всю жизнь ловил поплавочными удочками и говорил, что иначе теряется удовольствие от созерцания игры поплавка на поверхности воды.