Георгий Давыдов - Крокодиловы слезы .Рассказы

А дед? Дед бы мог рассказать Гильдельбранду, что, согласно расчетам, крыша-фонарь не должна держаться. Но вот держится почему-то. Держится!

Дед выслал в Ассоциацию французских инженеров чертежи и обмеры этой знаменитой крыши. Ясно, наверное, что в 1914 году обратное письмо могло не поспеть. А дальше оно вообще не пришло. Когда жизнь немного успокоилась и даже появились иностранные инженеры в новой России

(прежде всего немцы, но в данном случае это не важно), дед, разумеется, мог напомнить о себе. Но он уже перегорел. Да, это была очевидная золотая медаль. Такой второй крыши в Москве просто нет.

Даже поражающие воображение фантазии Шухова просчитаны вернее. Они держатся на математике, как говорил дед. А морозовская крыша-кашалот со стеклянным фонтаном на чем держится? Если бы “технические секреты” что-нибудь объясняли!

У крокодилов, надо полагать, тоже есть свои технические секреты.

Если они держатся уже двести миллионов лет. И им точно давно пора передохнуть не только в садках Сиу. Конечно, их запросто можно перестрелять на портфели, ботинки, туфли, перчатки и кошельки. Ну так и крышу можно прикончить булыжником. Не исключено, что в конце концов будет именно так. Крыша разлетится стеклянными брызгами, всех крокодилов изведут. Интересно, как в таком случае будут выкручиваться каменнолобые эволюционисты? Вроде бы шла и шла она, эволюция, вверх, а закончилась, дура, полным низом.

Можно, правда, предположить, что скажут крокодилы тогда: “Вот мы жили с вами рядом два миллиона лет. Мы наблюдали ваше развитие.

И давно поняли, чем все это закончится. Но не мешали вам, зная, что вы слишком крикливы. К тому же вы и так испортили нашу репутацию.

Сделали нас исчадьями ада. Как будто это мы, а не вы, уничтожили все живое. Мы даже не можем вас теперь стыдить. Слишком поздно. Хуже тварей, простите за откровенность, не видала земля. Жить с вами рядом- значит, ронять свое достоинство. Теперь вы нас всех убьете, отравите, переработаете. За одно только мы благодарны вам. Мы не увидим ваших гамадриловых слез. И не будем, сидя в мутном аквариуме, слушать хныкающий доклад „Участь архозавров нильского бассейна в 2040 -

2050-е годы”. А станем дожидаться, когда окочуритесь вы. Ведь мы не претендуем на роль гуманистов”.

Несмотря на последнее признание, я не думаю, что крокодилы жестоки.

В конце концов, даже хладнокровного можно довести до температуры кипения.

Впрочем, допускаю, что крокодилов не ожидает такая участь. В конце концов, теперь их разводят на фермах. А миссисипские аллигаторы, говорят, даже и расплодились. Конечно, это не означает, что крокодилы вернут свой золотой крокодилий век. Но ведь и люди, признаемся в этом, вряд ли вернут себе золотой человечий век.

Шекспир уже вряд ли родится снова.

И в Ниле счастливый Брем уже не увидит десятиметрового крокодила.

В одну и ту же реку в самом деле нельзя войти дважды (дело все-таки не в том, что оба раза вы предусмотрительно оставались на берегу).

Не будущее, а прошлое надо называть светлым. Светлое прошлое – правда, звучит? Наверное, это лучшая строчка с 1901 по 1999 год. Во всяком случае, ей веришь.

Такое, например, прошлое, в котором можно было отправляться на лекции, помахивая крокодиловым портфельчиком, из кожи, добытой не на вегетарианской ферме почти резиновых крокодилов, а на берегах дикого, дикого Конго. И, заметьте, без всяких угрызений совести.

Вы знаете, что такое юность человечества? Любовь до эры сифилиса

(так думал зеленый от мизантропии Шопенгауэр). Толпы дроф в южнорусских степях (то-то раздолье запыхавшемуся бело-розовому

Тургеневу!). Представляете, восемь килограммов жаркого – бац-бац?!

(Тогда меряли на фунты, я сразу конвертирую.) Стерляди, понятное дело, плещутся прямо в Москве-реке: сиди на набережной и только закусывай. Юность, юность человечества, которая была так недавно! И вдруг хлопнулась и стала старухой.

Закройте глаза и вообразите, как мой дед еще только чертит свой стеклянный фонарь. Вообразите, как крокодил, еще не ставший портфелем, мудро лежит в африканской речонке. А мгновением раньше шаловливо – крокодилий подросток! – плещется в тех же водах. Или среди скорлупок своих сестер и братьев чувствует заботливое материнское брюхо.

Юность человечества. Африка еще не исхожена. Реки ее не изгажены.

Еще только подплывают упрямые португальцы к мысу Недоброй Надежды.

Недоброй, потому что, обогнув его, они перевернут страницы книги, которую можно листать только к концу, но никогда, никогда к началу.

Если бы они вдруг развернулись обратно, мы с благодарностью вспоминали бы их теперь. И Ленин бы родился попозже. Но нет, наивные мореплаватели слишком спешат вперед.

Это крокодилы не торопятся. Это им начхать уже двести миллионов лет на законы природы. Они живут себе и живут. Нет, они не пережиток прошлого. Зубы у них весьма прогрессивны. Зубы у крокодилов всю жизнь обновляются. Нам вряд ли дотянуть до такого стоматологического счастья.

Юность человечества – это обилие крокодилов во всех речках земли.

Туфельки из крокодиловой кожи на ножках всех европеянок. Как, должно быть, красиво: белые ножки, которые обнимают покорные аллигаторы!

М. б., все величие Европы заваливается потихоньку в тартарары, потому что перестали делать туфельки из крокодиловой кожи? Под этим, пожалуй, подписался бы Киплинг. Какая, разъяснить, связь? А такая, что когда мужчины целуют белые ножки, упрятанные в крокодила, то ими в эту минуту овладевает какое-то ла-ла-ла в душе, и даже “Песнь о

Роланде” можно вдруг сочинить.

Крокодил – это аллегория возвышенного. Полет, так сказать, в небеса; ощутимая пальцами (вы дотроньтесь до щитков, дотроньтесь!) греза.

Крокодил – это торжество подлинности в мире подделок и подлостей.

Как вульгарна поддельная ложнокрокодиловая кожа! В портфелях из такой кожи только и можно хранить вранье. Именно поэтому дед все-таки отправлялся на лекции в “коммунальное хозяйство” и даже к солдатикам в казармы Троцкого со своим крокодиловым портфелем. Он был правдив и в эпоху вранья. Другое дело, что, видя, как тянутся ручонки любознательных к его портфелю и раздается наконец басок смельчака: “Настоящая?”- дед отвечал неизменно: “Ну что вы, подделка. Разве вы не знаете, что двадцатый век – век чудесных искусственных материалов?”

Выдох разочарования тех, кого тащили в светлый искусственный рай искусственной кожи, искусственного молока, искусственного масла, искусственной одежды, искусственного счастья, а в кульминации – искусственных детей, – так вот, этот выдох был усладой коварного лектора, глазки которого были неразличимы из-за пенсне.