Елена Долгопят - Рассказы

– Бежала?

– Бежала. Я с тех пор, когда шлагбаум опущен, вообще не иду.

Василий Иванович налил Евдокии еще чаю. О Валентине больше не заговаривали. Василий Иванович спросил о внучке, куда она собирается после восьмого.

– Десятилетку думает кончать.

– Хорошо учится?

– Да неплохо.

– А какие предметы предпочитает?

– Не знаю. По всем ровно идет.

– Я, помню, тоже хорошо учился. Только физика с трудом давалась.

Хотя желание понять было.

– У нас сейчас новый физик. Из Москвы приехал, с женой. Объясняет доходчиво. Хотя не всегда по учебнику. Мальчишки уж очень довольны.

После уроков с ними остается, разбирает, как чего устроено в технике. Идешь часов в восемь вечера, у него свет горит в кабинете.

– Так поздно?

– Что ты хочешь, вторая смена в семь только заканчивается. Детям и погулять некогда.

К утру дождь прекратился. Вышло солнце. Холодный туман поднялся над землей.

Василий Иванович накормил внука манной кашей с вареньем, напоил какао и повел в детский сад. Мальчик, казалось, еще не пробудится, взгляд его оставался сонным, потусторонним. Он покорно шел с дедом по асфальтовой дорожке. Из тумана вдруг выходили встречные фигуры, кусты, деревья. Собака образовалась и тявкнула. Внук прижался к деду. Собака отступила, исчезла.

Через час туман почти растаял, только в низинах и кустах сохранился до самой ночи.

Василия Ивановича поразило лицо Катерины Егоровой. Ничего в нем не было на этот раз угрюмого, замкнутого. Хотя все также носила черный платок по самые брови.

В ее лице обозначилась тайна. Обладание ею как будто отделило

Катерину от других людей. Она находилась в тайне, как полупрозрачном, смутно-светящемся коконе.

Близилось к семи вечера, когда она впустила Василия Ивановича в свой дом. Как и рассчитал участковый, Павел Егоров еще не вернулся из школы. Катерина ожидала мужа через час. Василий Иванович пришел с газетным свертком под мышкой.

– Вот, – показал на сверток женщине, – утюг сломался. Думаю, не откажет Павел Сергеевич починить?

– Конечно. Оставляйте.

Свет ее смущенного взгляда коснулся Василия Ивановича.

– Я бы с ним хотел переговорить. Не помешаю, если подожду?

– Бог с вами. Садитесь. Я чаю вскипячу.

– Нет-нет, я уже отчаевничал, занимайтесь своими делами, я мешать не буду. Курить у вас в доме можно? Или на крыльце?

Появилась на столе пепельница. Василий Иванович закурил.

Катерина чистила картошку. Кастрюля с водой стояла на плите. Под ней отгорало пламя. Катерина открыла дверцу в печи и подбросила расщепленное полено. Пламя вспыхнуло. Лицо Катерины зарумянилось от жара.

– Похорошели вы удивительно, – заметил Василий Иванович.

Катерина опустила глаза. Из-под острого лезвия вилась тонкая стружка.

– Я, кажется, знаю, в чем тут дело.

Быстрый, всполохом, взгляд из-под ресниц.

– У меня супруга, когда понесла, точно, как вы, осветилась.

Катерина ниже опустила лицо.

– Когда ожидаете прибавление?

– В мае.

– Это хорошо. Это просто замечательно. Теперь ваша жизнь будет не пуста и осмысленна.

– Она и была не пуста, – возразила Катерина.

– Вы Павла имеете в виду? Давно вы женаты?

– Почти три года.

– А как познакомились?

– Да никак. Мы в одном классе учились. Он заболел в конце восьмого.

Я к нему пришла навестить. Он с бабушкой престарелой жил. У матери другая семья, отец вообще неизвестно где. Я стала им помогать. Ума или красоты во мне нет, а работать я умею и люблю. Чтобы чисто было, сытно, тепло… Паша мне всегда нравился, только я его боялась, даже взглянуть мне на него было страшно. Он на меня и внимания не обращал. Не гнал, и то хорошо. Потихоньку привык. Я и рада. Угождаю, не мешаю, тем и живу.

– Я, когда вас первый раз увидел, подумал, что монашка. Из-за платка, наверно.

– Я без платка стесняюсь чего-то.

– Но почему черный?

Катерина пожала плечами.

– Черный цвет – скрытный цвет, ночной, – задумчиво сказал Василий

Иванович.

Вода на плите закипела, и Катерина бросила в нее очищенный картофель. И вдруг замерла, прислушиваясь.

– Что? – спросил Василий Иванович.

– Не слышите? Идет. А у меня не готово еще!

Павел Егоров раскрыл дверь и с порога внимательно посмотрел на гостя. Василий Иванович уже встал.

– Вижу, вы устали после трудов, отдыхайте, я уже пойду.

– Ужинать с нами садитесь. Чего там у нас на ужин, Катерина?

– Нет-нет, меня внук заждался, я его у соседей оставил, бедолагу, он там с кошкой играет, мешает добрым людям. Я ведь чего заходил, утюг вам принес мертвый, может, оживите?

– Попробуем.

– На супругу вашу загляделся да засиделся, простите. И еще спросить хотел. Магнитофон вы мне давали послушать, помните? Нельзя ли еще раз, ту же запись?

– Никак нельзя, потому как нет ее. Стер.

– Жаль.

– Да зачем вам?

– Происшествие случилось на рынке в тот день, кража. Я думал, вдруг звук какой поможет.

– Тогда действительно жаль.

На этом они и распрощались.

По воскресному дню народу в электричке было мало. Василий Иванович читал, широко развернув газету. Колюня пристроился у окна. Уходили назад мокрые платформы с налипшими желтыми листьями. Под темным небом листья светились отгорающим светом, отблеском ушедшего лета.

Мальчик был одет во все чистое, даже курточку дед вычистил накануне щеткой, надев на нос очки, а ботинки намазал черным гуталином и надраил так, что в них отразился слабый осенний свет, и мальчик время от времени любовался на свои сияющие ботинки, а когда шел с дедом к платформе по грязной дороге, старался ступать осторожно.

Несколько попавших на глянец брызг стер, взойдя на асфальт платформы, прямо руками. Дед время от времени поглядывал на отвернувшегося к окну внука и жалел его, такого маленького, сосредоточенного.

Через полтора часа приехали. Мальчик первым выскочил из тамбура и бросился к молодой женщине, раскрывшей ему навстречу руки. Женщина подхватила ребенка, поглядывая на деда, достававшего тем временем сигарету.

– Ну, что, Нинка, – спросил Василий Иванович, – как учится?

– Учится неплохо, спится еще лучше, – отвечала дочь.

Она повела их в кафе-мороженое. Белые шарики мороженого подавали в металлических вазочках с вареньем из черноплодной рябины. Дочка взяла себе бокал шампанского, деду рюмочку коньяку, сыну – лимонад.

Они поговорили о прошедшей неделе, о мелких событиях своей жизни, важных для них. Затем дочка отправилась гулять с Колюней по Москве, а Василий Иванович по своим делам. Встретиться договорились на вокзале в восемь вечера. Дома были около десяти.

Лишь к полуночи Колюня уснул, возбужденный и утомленный встречей с матерью, фильмом, который он с ней вместе смотрел, огромным городом, где все прохожие видели, как он идет с матерью за руку, в сияющих ботинках по сияющему асфальту. Василий Иванович прикрыл в спальню дверь и устроился в кресле у печки с толстой общей тетрадью, в которую заносил нужные для работы памятки, когда не мог понять происходящее. Такое случалось нечасто. Заметки помогали разобраться.