Наталья Смирнова - Диспетчер

Начав читать, Анна задремала. Устав от переживаний дня, она уронила листки и заснула, а наутро, встав затемно, собрала их в стопку и сложила в книжный шкаф.

Начинало светать, в доме напротив, на третьем этаже, завтракала семья. Под плафоном на длинном шнуре сидел хозяин с лысиной, блестевшей, как желтый бильярдный шар, а вокруг домочадцы. В халате с отворотами мужчина казался начальником… Анна не заметила, что растирает стекло, оставляя мутные пятна. Семья, что завтракала в окне, дружно поднялась и отправилась по делам, а она задумалась, где же дочь Саша, почему не звонит. Уехала с Павликом в сад и пропала.

Когда-то и они сидели по утрам за столом, но муж как жил последовательно, так последовательно и умер. Болел сердцем, от больного сердца и погиб, не то что Леня. Служил в коммунальной службе, как на войне в ожидании боя, и погиб, потому что война оказалась бессрочной, а передышки – короткими.

В дверь позвонили, Анна увидела в глазок вчерашнего профессора с увеличенным лбом и уменьшенным подбородком и, подивившись его козлиному облику, отперла.

– Листочки ваши я не прочла, – отчиталась с ходу.

– Я вам больше скажу. – Александр Ильич пролетел по коридору как парус, поднимая ветер седой гривой. – Автор записок пропал! “Ищут пожарные, ищет милиция…” Папку мне в милиции отксерили, поскольку я там в экспертах. Музей посетил еще до того, как его опечатали. Слухи о коллекции ходили разнообразные, и было крайне любопытно. Собрание господина Бондаренко поражает, оно огромно и ужасно: то хлам, чем улица торгует, то кошмар алкоголизма, то ценности невероятные.

Анна вдруг припомнила, что когда-то слушала в Доме кино лекции профессора, просто не сопоставила два облика – дальний и ближний.

Вблизи знаменитостей выходил обман: в жизни они оказывались меньше и обтерханней, не такими отлакированными, как в кино. И пусть бы оставались на экране, не носили на шее цветных платочков, не целовали рук официанткам. Зачем с народом братаются? И профессор суетится, сплетничает, ищет сам не знает чего. Читал бы лекции в костюме, а иначе реальное и придуманное сплелось до полной насмешливости.

Александр Ильич тем временем успел вбежать в комнату и встал как вкопанный, узрев “Диспетчера”. Лицо его засветилось, старик слегка подпрыгнул и вытащил из кармана лупу.

– Она ваша?

Анна кивнула.

– Поздравляю! – Он облизнулся, как кот на сметану, и впился в картину. – Многосмысленность. Сразу и Иов, и Вечный жид, и Пан, и много чего в одном облике. Красноречиво, но зыбко, а ведь краски грубы, суггестия в живописи – редкость.

– Я не продаю, – остановила Анна расходившегося профессора.

– Почему? – Он озадаченно приоткрыл рот, и на лиловом блеснуло золото. – Уважаемая! Как это может быть? Зачем она вам? Какая вам лично в ней нужда?

– А какая нужда продавать?

– Так вы… так вы сможете…

– Дачку купить? – съязвила Анна.

– Картина должна быть в галерее, не след ей в углу пылиться. Тем более такая. Это для нее неудачная судьба.

Анна посмотрела на диспетчера и прочла в его глазах согласие со словами старика. Надоело тебе прятаться? Эх ты, и сам бедолага, и планида твоя злосчастная!

– Надо с дочерью посоветоваться.

– Это другой разговор, – согласился старик. – Она-то, надеюсь, от дачки не откажется?

– Как знать…

– Запирайтесь хорошо, – посоветовал, уходя, Александр Ильич. – Город криминальный. Я не распространяюсь, но дамы в галерее болтливы…

Рабин хочет приобрести полотна Ганшина, конкретно “Диспетчера”, и кое-чего из старого каталога Майского. Между нами, такая покупка – событие в масштабах страны, о губернии я уж и не говорю… – Он повернулся и быстро исчез за дверью.

Побежал сообщать, решила Анна. Как же она сплоховала? Растрезвонит ведь старик, а Сашка картину прячет. Старики в деревне, где она выросла, так не суетились. Пиво пили под липой, мост постоянно чинили, а так, чтобы скакать, за ними не водилось.

В дверь снова зазвонили, и Анна решила, что профессор что-то забыл.

Открыв, она попятилась от неожиданности. Пожилой гражданин на пороге с трудом улыбнулся и приподнял шляпу. Улыбнулся насильно, а вообще виду был мрачного.

– Мы с вами не знакомы, моя фамилия Зубов. У меня к вам деловое предложение, если позволите.

Анна открыла дверь и впустила незнакомца. Он, занервничав, пробурчал, идя по коридору:

– Я бы хотел купить у вас картину на выгодных условиях.

Ну и ну, поразилась Анна проворству профессора. Не успел выйти, как уже просыпал.

– Кому выгодных? – уточнила она.

– Вам.

– А почему мою? Других нету?

– Подходит по параметрам.

– По каким?

– По всем.

– Мне она тоже подходит, – возразила Анна.

– Сделаете в квартире евроремонт, и еще останется на дачу.

Анна всплеснула руками. И про дачу успел разболтать, надо же. Вот так профессор!

– Где ж ты раньше был, добрый Дедушка Мороз? – не удержала досады Анна.

Гость заметно огорчился, но огорчение долго не задержалось, а перескочило в суровость.

– Не хотите, значит, повысить благосостояние?

– Нет.

– Трудно разговаривать с человеком, у которого все есть. – Он усмехнулся и добавил: – Кроме ума.

Анна покраснела от возмущения.

– Извините, простите. – Он поднял вверх руки, сдаваясь.

– Гражданин, – попросила она. – Шли бы вы… – Почему-то концовка вышла угрожающей. – Лучше вам уйти.

– Прогадаете.

– Гражданин… – опять затянула она и смолкла.

Он беззащитно снял очки и посмотрел так, как и нищие не глядят.

Увидела бы на паперти, сразу б отдала все деньги. В глазах твердо застыла жуткая умелая пустота. Будто кто-то подчистую выел ему нутро.

– Я подумаю, – сказала она, только чтобы его утешить, и лицо переменилось на обычно хмурое. Может, сумасшедший, подумала Анна.

Бывает, с виду приличный человек, а при этом псих настоящий. Слишком быстро меняет лицо – то так глядит, то эдак. Кто ж так нервно делает деловые предложения? Подозрительно что-то.

Анна пошла его проводить, а вернувшись, села глядеть в узор ковра, оперевшись кулаками, вдавленными в диван.

– Видишь, – укорила диспетчера, – какая суматоха. Все тебя хотят.

Ценность ты.

– Плод гения, – с усмешкой согласился тот.

Неделю она терпеливо сносила начавшиеся после похорон неожиданности.

Непонятно, с чего диспетчер вдруг стал так важен, и надо звонить дочери Александре, признаваться, что про картину кое-кто разузнал и покупатель заявился. Про Сашкину жизнь думать было бесполезно. Она была до того странной, что назвать, в чем эта странность, Анна не бралась. Как будто та что-то знала, о чем знать не надо. Не то чтобы страшно или запрещено, а просто лишнее. Так не принято, не делают, не живут, не ведут себя. Например, если бы поезд шел не по рельсам, а в стороне, без рельсов и без шпал. Бывают у математиков задачи, которые они из века в век решить не могут, так и Саша что-то такое подразумевала своим видом. Сама была такая задача. Посмотришь на нее и сразу подумаешь – что-то не так, и беспокойно становится, будто перед грозой ветер поднимается.