Александр Хургин - Сквер

Почему бы ему не мочь? Тело же позы принимает. Чем лицо хуже тела?

Так вот лицо Анастасии сначала замерло, потом напряглось. Потом оно сказало “о Господи”, потом стало никаким. И сквозь него проступил возраст. Сейчас было видно, что Анастасии далеко-далеко за тридцать. Так далеко, что сороковник уже на носу. Но всего через секунду никакого возраста опять видно не было, Анастасия его спрятала, запихнула куда-то – подальше, поглубже, не знаю, куда. Знаю, что запихнула.

И она сказала:

– Ну, у тебя и вид.

– Я мог бы сказать “взаимно”, – сказал я, – но не скажу. Да и ты могла бы начать с чего-нибудь более приятного.

– А чем тебе не нравится мой вид? – сказала Анастасия.

– Как раз нравится, – сказал я.

– Ты серьезно? – Анастасия насторожилась в ожидании подвоха.

– Расслабься, – сказал я, – подвоха не будет. И вообще, специалист по подвохам, кажется, не я.

– Не устраивай мне сцен, – сказала Анастасия.

На это я не нашел, что ответить. Я остановился и посмотрел на нее сбоку.

– И нечего на меня смотреть, – сказала Анастасия. – Лучше бы помог нести сумку. Пожилой женщине.

Я взял у нее сумку и сказал:

– Ты совершенно не изменилась.

– Ну да, – сказала Анастасия. – Такая же дрянь, как была. – И еще сказала: – Это у меня врожденное. Из поколения в поколение передавалось. Веками.

Какое-то время шли молча. Я думал о том, что мой товар может остаться без присмотра. И коллеги на меня обидятся. Ушел греться и исчез навсегда.

– Ты не постоишь здесь минуты три? – спросил я у Анастасии.

– Зачем? – спросила Анастасия у меня.

– Постой, – сказал я. – Будь человеком.

– Ладно, – сказала Анастасия. – Буду. Только недолго.

– Что недолго?

– Постою недолго.

Я не отдал ей сумку – на всякий случай – и побежал обратно, в сквер. Конечно, захоти она уйти, потеря сумки ее не остановит.

Но так мне было спокойнее. Так в моих руках был хоть какой-то залог успеха. Пусть всего лишь продуктовый.

В сквере у меня сразу же спросили, куда я подевался. Они были недовольны мною. Им тоже хотелось погреться. И они ждали, чтобы я их сменил на легком, но все же морозе.

А я сказал:

– У меня непредвиденные обстоятельства. Посторожите товар. Если что.

– Обстоятельства всегда непредвиденные, – сказали мне в спину.

Но я не обернулся. Я наоборот – побежал. Не по-настоящему, а трусцой. В смысле, не слишком быстро.

Анастасия стояла там, где я ее оставил.

– Вечно ты заставляешь себя ждать, – сказала она.

– Я не заставляю. Я тебя попросил.

Мы пошли по тротуару, свернули с проспекта.

– Слушай, – сказала Анастасия, – по-моему, мы поругались.

– Тебе показалось, – сказал я.

– Ты уверен? – сказала она.

И я ответил:

– С тобой ни в чем нельзя быть уверенным.

А она сказала:

– Это точно. – И сказала: – Только не надо спрашивать, как я живу, с кем я живу, зачем и почему я живу.

– А где ты живешь – спросить можно?

– В гости напрашиваешься?

Нет, Анастасия все-таки хорошо меня знала. Давно, но хорошо.

– Напрашиваюсь.

Она подумала на ходу и сказала:

– Мне это не нравится.

А я сказал:

– Почему?

В общем, наверно, она поняла, что легко от меня не отделаться, и пошла, указывая дорогу, к месту своего постоянного проживания. Я шел с нею, но держась чуть сзади, чтоб не попадаться Анастасии на глаза и не вызывать ее нежелательных мыслей и эмоций. Видимо, я чувствовал, что мне нужно попасть к ней в дом. Зачем, я еще не осмыслил. Скорее всего, хотел посмотреть и убедиться, что она тогда ушла от меня не зря, что выиграла от этого. Что – неважно, важно, что выиграла.

Квартира Анастасии показалась мне слишком большой. И не столько площадью, сколько объемом. Комнаты в высоту были больше, чем в ширину и в длину. Потому что жила Анастасия в старом доме, построенном в самом начале нашего старого века. Понятно, что перегородки внутри помещений представляли собой более поздние архитектурные излишества. Они остались от времени, когда модно было все отнимать и все делить. Вот тут и поделили огромные отнятые квартиры на несколько произвольных частей. Анастасии досталась не худшая часть. Даже если в квартире жила семья средних размеров.

Кстати, никаких следов других жильцов я нигде не заметил. А уж следов мужчины – точно. Ни туфель в прихожей, ни пальто на вешалке, ни бритвы в ванной (это я выяснил чуть позже). Вернее, бритва была, но, по некоторым особым приметам, ею брили ноги и подмышки.

Анастасия, отперев дверь и сказав мне “входи”, куда-то исчезла.

И ее не было минут пять. Потом она появилась и сказала:

– Зачем ты оставил сумку в коридоре? Отнеси ее в кухню.

Я сходил в коридор и взял оставленную сумку. Сейчас она показалась мне тяжелой.

– На неделю продуктов купила? – сказал я.

– Завтра все съедят, – сказала Анастасия. И сказала: – Завтра у меня праздник. Сын приведет беременную невесту со мной знакомить.

– Выходит, ты скоро бабушкой станешь?

– А ты? – сказала Анастасия. – На себя посмотри.

– Я и отцом-то не стал, – сказал я. – И наверно, уже не стану.

Анастасия никак не отреагировала на мое сообщение. Хотя могла бы. А я про себя отметил: она сказала “со мной”, а не “с нами”.

– Ты что, опять не замужем?

– Ага, – сказала Анастасия. – Я опять старая дева. – Потом она вынула из своей сумки какой-то пакет и сказала: – Слушай, зачем ты ко мне притащился?

– Уйти? – сказал я.

– Уйди, – сказала Анастасия. – Или нет. Останься. Только не лезь ко мне в душу.

– А куда лезть?

Вопрос я задал так, по ходу дела. Никуда я лезть не собирался. А тем более в душу. Такой привычки у меня вообще никогда не было – по чужим душам лазать. Я и по своей-то лазал не слишком. Считая, что потемки – не только чужая душа, но и своя. Своя бывает еще темнее чужой. И довольно часто бывает. А я темноты не люблю. Я ее боюсь с детства.

И потемочность моей души подтвердилась еще один, лишний раз. Я же действительно никуда не собирался лезть. И все-таки полез.

– Сказать, зачем я пошел за тобой? – полез я.

Анастасия задумалась, наверно, решая, нужно ей это знать или не нужно, и решила:

– Скажи.

– Ты меня взволновала.

– В каком смысле?

– В том.

Наконец Анастасия посмотрела на меня с интересом. Кажется – неподдельным.

– Ух ты, – сказала она и посмотрела на меня внимательно. И даже не внимательно, а пристально.

Дальше все произошло со скоростью звука. Хотя и в полной тишине.

Без слов. Так, кстати, когда-то подписывали юмористические рисунки, не требующие подписи. Зачем надо было их подписывать – раз они этого не требовали- непонятно. И зачем Анастасия сделала то, что сделала – тоже непонятно. Поэтому я спросил:

– Зачем?

– Хам, – сказала Анастасия и снова занялась мною.