Андрей Никулин - IN VINO VERITAS

– Андрюха, ты? – он щурился со света и не сразу меня разглядел.

– Принимай гостей, – бодро сказал я и недвусмысленно указал на коробку с провиантом.

– Блин! А ты знаешь сколько времени?! Мы спим уж давно, – Геннадич кивнул на окна дома и я только теперь заметил, что ни в одном из них света не было.

-Геннадич, выручай, мне ночевать негде. Домой нельзя, там пасут. Мне бы хотя бы до завтра.

Друг был в курсе моих проблем и поэтому не особо удивился, да и вид бутылок его явно заинтересовал.

– Ладно, заходи. Мать, слава богу, в деревню уехала, так что спать есть где.

Мы прошли в его комнаты, где вначале был маленький закуток, служивший его семье как бы столовой. Кухня была общая на все квартиры, так же как и туалет. На шум вышла заспанная жена Геннадича, кутаясь в халатик.

-Вы чего, друзья, сдурели. Время то двенадцатый час, – Она вообще то ко мне нормально относилась, иногда даже ссужала деньгами, хотя у самих всегда не хватало. Я бы даже должен был быть свидетелем на их свадьбе, но, к сожалению, в то время отдавал Родине воинский долг. В общем, побурчав немного она выставила нам рюмки, нарезала колбасы и хлеба, достала из холодильника солёные огурцы и грибочки. Но пить с нами отказалась, завтра надо было на дежурство, Татьяна, так её звали, работала медсестрой. Геннадичу тоже надо было на работу, но я всё – таки уговорил его выпить по чуть – чуть. Ну, не мог я оставаться сегодня один! Друг понял и согласился.

Нажрались мы крепко. Говорили о чём угодно, только не о моих проблемах. Я не начинал разговор, а Геннадич тактично не спрашивал. Уже часа в два ночи он буквально оттащил меня в комнату матери и уложил на кровать…

– Андрюха, вставай, полседьмого, мне на работу пора,– растолкал меня Геннадич, буквально через секунду как мне показалось. Убедившись, что я смог сесть он ушёл собираться. Голова у меня была как чугун, сушняк во рту и хотелось блевать. И тут проведя рукой по простыне, я понял, что обоссался. Со мной это всё чаще и чаще стало происходить, но что бы вот в чужих людях – первый раз. Не надо было вчера пить пиво. «Сука, нельзя, что бы Геннадич заметил, неудобняк страшный», – подумал я и стал быстро одеваться. Выйдя в предбаничек, где мы вчера пили я увидел налитую стопку водки и стакан пива.

– На, опохмелись. И извини, братан. Но тебе придётся уйти, хотя бы до вечера. Дочь одна останется, испугается ещё. Приходи к пяти часам, я как раз с работы приду. У нас бухла ещё немеренно осталось.

– А ты чего? Не выпьешь что ли? – с трудом подавляя рвотные позывы, спросил я.

– Не. У нас на проходной сейчас чуть ли не обнюхивают. Я лучше на работе спиртику выпрошу у мастера и похмелюсь потом.

– Геннадич я возьму коньяк с собой. Посижу где нибудь – отойду.

– Какой базар, это ж твоё!

И напялив куртку и сунув бутылку коньяка во внутренний карман, я выкатился на улицу. Слава богу, что разделся перед сном, а то бы сейчас в мокрых джинсах шарахался. Уж ты прости, братан Геннадич!

Хорошо, что октябрь стоял на удивление тёплый и даже рано утром было не так холодно. Выйдя со двора, я машинально побрёл в сторону парка, который располагался невдалеке. В славные студенческие времена мы там очень любили пить пиво, купленное предварительно в универсаме напротив. Брали мы всегда не меньше ящика, и пока наша весёлая компания, иногда и вместе с девчонками употребляла напиток и веселилась, вокруг нас собиралась группа мающихся бомжей в ожидании пустой тары. В данный момент я бы неплохо смотрелся как раз в группе этих опустившихся людей, если не по виду (мои злоключения последних месяцев отразились внешне на мне не очень), то по взгляду и по поведению точно. Загнанный вид был у меня и постоянное ожидание удара из –за угла.

Парк был пустынен в это ранее утро, даже собак ещё ни кто выгуливать не вышел. Но для меня это было хорошо, меня сейчас пугали люди, а не их отсутствие. Я брёл по аллеи, всё больше удаляясь в самую глушь парка. Посвистывали какие– то птицы, было сумрачно и звук от моих равномерных шагов по опавшей листве подчёркивал пустоту парка. Сумерки ещё не рассеялись. Так же сумеречно было у меня на душе, даже нет, подкатывала какая – то тёмная тоска и комок подступал к горлу. «Может поблевать – полегчает, – подумал я и, подойдя к дереву и опёршись на него, попытался вызвать рвоту. Вылетела выпитая с утра водка, но облегчения это не принесло. Я побрёл дальше и понял, что уже прошёл весь парк до конца. Здесь, ещё при советской власти был небольшой фонтанчик, сейчас от него осталась непонятная гипсовая скульптура посередине круглого бетонного и естественно пустого водоёма. Вокруг стояли поломанные лавочки, которые должны были по задумки автора прятаться под сенью деревьев. Но деревья были уже голые. Я сел на одну из уцелевших лавочек и стал зубами открывать бутылку с коньяком. Пить опять приходилось из горлышка, но меня это давно уже не смущало. Бомж и есть бомж!

Коньяк жгучей струёй понёсся по пищеводу. «Мудак, даже закусить ничего взять не догадался! Да и хуй с ним!». Я откинулся на спинку лавочки и посмотрел наверх. Буквально в каком– то метре от моей головы свисал массивный сук. Он был голым, листва давно уже слетела. Осень. И вот уже четыре месяца как я мечусь в алкогольном угаре, пытаясь найти выход из хреновейшей ситуации, куда меня загнали. Или я сам себя загнал, впрочем, какая на хуй теперь разница. Полная жопа – и выхода из неё нет. «А может повеситься на хрен. Чего я мучаю себя и людей? Мать с тёткой только жалко, а так и не всплакнет больше ни кто. Жена так только перекрестится». Перед глазами живенько нарисовалась картина, как я вишу на этом суку с вывалившимся языком и в обоссаных джинсах. «А верёвки то нет. Надо поискать». Я глотнул из бутылки, закурил сигарету и попытался встать со скамейки. Бессонная ночь и ударные дозы конька с утра дали о себе знать. Меня сильно качнуло вперёд и только удачно выставленная рука не позволила вонзиться головой в бетонное ограждение бассейна. Стало вдруг ужасно смешно. Я лежал и просто давился от смеха, если бы кто – нибудь случайно забрёл сюда в это время, то, наверное, поспешил бы на выход – уж очень дико звучал мой истерический хохот в тишине пустынного парка. Приступ смеха также быстро прекратился, как и начался, я встал и побрёл к дальнему углу парка, где высилась большая куча строительного мусора. По дороге снова закурил, та сигарета сломалась при падении, и табак моментально стал туманить мозги, но мне было уже всё по хую. Моток провода, толщиной с мизинец, валялся, как будто специально кем– то приготовленный. «Вот и славно. То, что надо». Я взял провод и побрёл обратно к скамейке. Заметно рассвело, но по– прежнему во всём парке не слышалось никаких звуков. «Отлично, отлично» – бормотал я и присел на лавочку. Сердце здорово колотилось, в голове пеленой стоял туман, руки дрожали и были противно потными. В бутылке оставалось почти половина конька. Я запрокинул голову и равномерными глотками стал допивать остатки.