Анатолий Усов - Роман с Полиной

В душе горело, я поехал в казино, поставил все свои деньги на «зеро» и выиграл один к трем. Итого у меня стало полторы штуки. Мои девушки вешались на меня, я взял их обеих, набрал в ночном комке выпивки и закуски и поехал к моему безногому другу. Он не ожидал от меня такого подарка. Мы гудели всю ночь и говорили, хорошо бы поехать к морю.

Назавтра я заложил золотой «роллекс» за двадцать штук. Таких денег у меня еще не было. Я дождался Полину в школе — она снова дежурила, у нее, как у новенькой, ведь не было отпуска.

Она пришла к десяти, свеженькая, умытая, счастливая. Я понял почему, мне стало горько.

Я поехал с Полиной по магазинам и купил ей две шубы на свой «роллекс» — одну из тибетского барса, которая мне как-то понравилась, и норковое манто, на которое, как я видел, запала Полина. От двадцати у меня осталось две штуки.

Полина никак не хотела брать мой подарок, она думала, что помогает мне выбрать вещи для бизнеса. Я вынул газовый «вальтер-комбат» и сказал, не возьмешь, застрелюсь у тебя на глазах, и прижал дуло к сердцу.

Я отвез Полину к подруге, где она прятала от отца вещи. Подруга была хорошенькая, она вешалась на меня, узнав, что эти классные шубы — мои подарки.

Она страшно возбудила меня. Когда мы остались вдвоем…

Я так и не понял, как это случилось. Одним словом, я запер дверь на кухню, где была Полина, на гимнастическую палку, и мы занялись с подругой тем сексом, из-за которого шесть лет спустя сгорит Президент Соединенных Штатов. Со мной это было впервые, мне так не понравилось. Это типа рабства. А я люблю секс свободных гордых людей.

Полина вначале постучала, потом затихла. Я дал подруге сто долларов за ее старанья, она удивленно пожала плечами, но деньги взяла. А Полина всю дорогу, пока мы ехали к ней, говорила, какая это замечательная у нее подруга, какой удивительной чистоты, глубины и теплоты человек.

Я выпустил Полину, пока подруга чистила зубы и полоскала рот.

— Тебе обязательно надо все изгадить? — спросила она, в ее прекрасных глазах я увидел злость, страх и обиду.

Я вспомнил, что так сказал про себя, когда у меня так плохо вышло, и почувствовал, что краснею, мне стало жарко. Я ничего не ответил и засвистел свою любимую мелодию «Yesterday», хотелось, конечно, спросить, а ты мне ничем не нагадила, но не спросил, не помню, какой древний мудрец сказал: не было случая, чтобы я жалел, что смолчал, однако как часто я корил себя, что сказал лишнее.

Я увидел, что ее глаза повлажнели и она прикусила губу, чтобы не заплакать.

— У меня душа горит, — объяснил я, и это была правда.

— Н у, знаешь… — сказала она, сумев удержаться от слез. — В общем… я никак не могу понять тебя, хотя ты никогда не казался мне сложным.

— Огонь какой-то у меня внутри, — сказал я, — и я не понимаю, зачем. Я только чувствую, как он горит, и чувствую, как по частям сгораю. Еще мне дико везет, и я не знаю, чем буду должен расплачиваться за это.

Полина вздохнула.

— Отец выпил за ночь два литра спирта и так обмочился, что…

— Это я его обмочил, — сказал я.

Полина опять прикусила губу, мне показалось, известие ее рассмешило.

— Какой-то дурак расстрелял окна в нашем клубе из автомата, — сказала она.

— Этот дурак я.

— Зачем ты ходишь за мной по пятам и все, что у меня есть, ломаешь?! — с ненавистью и обидой закричала Полина.

Я психанул от этой ненависти и от этого крика и убежал.

Всю дорогу меня душили слезы. Я совершенно не нужен. Даже неинтересен. Она всегда будет презирать меня.

Я почти ничего не видел, дважды создавал аварийные ситуации, но тогда мне везло.

В этом состоянии внутреннего огня я заехал домой.

Мои родители были сильно напуганы — очень строгая женщина принесла для меня повестку в суд и взяла с них расписку, что я буду на заседании.

Я успокоил их, сказал, мы живем в правовом государстве, суд теперь — наш повседневный быт. Я подарил им пятьсот долларов, взял повестку, поел пельменей, выслушал гору нотаций, сентенций и прочего барахла и пошел будто бы по делам.

Я разорвал вызов в суд в клочья и сбросил их в шахту лифта. Это было по поводу моих дел с «мерседесом». Неугомонный Гугуев, надо будет отследить его и надо будет с ним разобраться.

Идти в казино было еще рано. Я заехал в переход к моему безногому другу. Он был счастлив, просто светился от радости. Он сказал, все на мази, он заказал билеты. Куда? В Ялту. А я и забыл, о чем мы вчера говорили; он был так счастлив, я не мог сказать, пошел ты со своей Ялтой.

Я поднялся наверх, у моей «семерки» крутился ее законный владелец — кавторанг. Он устроил мне грандиозный скандал. Ему не понравилось, как в Очакове произвели ремонт, он показывал на огрехи и требовал полную замену кузова.

Пришлось отдать ему всю наличность, которая у меня была при себе. Сказал старому морскому волку, у меня все на мази, завтра как раз ставлю. Я истрепал себе все нервы, потому что вдобавок к козлу какой-то мент рвался составлять протокол, требовал, чтобы я открыл машин у, а у меня там два ствола — газовый в бардачке и «калашников», для которого я сделал тайник в спинке заднего сиденья.

Н у, я «замазал» старика. «Замазал» юного милиционера и, только «замазав», понял по его счастливой младенческой физиономии, что он был «не в правах». Он засветился от радости и вприпрыжку кинулся к дружбанам, они ждали его под башней с часами, такие же срочники из ВВ, как и он.

Я потерпел фиаско. Я поставил на кон и забыл, что у меня нет денег. К тому же я проиграл. Это был позор. Я оставил им ключи и машину и поехал на Вовином раритете продавать стволы.

Дорогой я вспомнил, кончился срок на взятое у чеченов; я заехал в генеральский дом и вынес «винторез» из распределительного электрощита, в котором его держал.

Заодно я заехал домой, взял последний, третий, ствол из тайника в пожарном ящике. Чтобы от всего избавиться и сразу уехать в Ялту. Еще один оставался в тайнике на заднем сиденье «семерки», но я решил оставить кое-что и себе.

У «Савоя» никого не было. Я подумал, где еще могут быть вольные дети гор, вспомнил, Миша рассказывал, что они кучкуются у «Аиста» на Малой Бронной.

Меня словно привораживало к тем местам, где в Москве побывал Воланд, — Воробьевы горы я разглядывал в прицел «винтореза», оттуда он улетел. Патриаршие пруды, я запутался в них на Вовином раритете, здесь он появился. Здесь ходила «Аннушка», и здесь отрезало голову умному Берлиозу.

Н у, вот и «Аист». Их было человек двенадцать, как апостолов, подумал я, и все, по-моему, с пистолетами. Я сидел в машине и смотрел на них, выбирая, к кому обратиться.

Один из них подошел и постучал в толстое бронированное стекло. Электродвигатель мягко опустил его.

— Бронированное, — с уважением сказал чечен и спросил. — Чего тебе надо? Зачем тут стоишь, зачем на нас смотришь?