Анатолий Усов - Роман с Полиной

— Такую хорошую девушку нельзя ругать, — возразил старик.

Мы выпили еще по стакану этой замечательной водки, нам не стало хуже от этого.

— Пойду проверю объекты, — старик снова встал. — Холодно, печи всю ночь топлю. Хорошо, во время ремонта печи не поломали, куковали бы как Папанин на льдине — трубы ведь опять прорвало, весь город сидит без тепла, а у нас Ташкент… Скажи, доченька, правда, в Америке нет общих котельных?

— Правда, — сказала Полина. — Каждый греется сам.

— Это ж сколько труда каждому надо делать — дрова опять же каждый год заготавливать, да пилить-колоть, или все у них на мазуте?

— Нет, дедушка, труда особенного не надо, на стеночке висит что-то вроде нашего выключателя, только с градусами и со стрелкой, наподобие таймера…

— Доченька, я не знаю, что это такое.

— Ну, будто будильник, только показывает не время, а тепло — хочешь двадцать градусов, ставишь стрелку на двадцать, хочешь тридцать, ставишь на тридцать… хочешь ноль, ставишь на ноль.

— Ну и что же потом? — недоверчиво поинтересовался старик.

— Будет та температура, которую ты поставил.

— Не может быть, — не поверил старик.

— Почему?

— А если сломается?

— Такого в Америке не бывает.

— Что, совсем никогда?

— Бывает, если какое землетрясение или еще что, а так я вот девять лет живу, ничего пока не ломалось.

— Дорого это все, — вздохнул старик.

— Землю трубами греть дороже.

— Может быть… А если еще каждый год, как у нас бывает, трубы выкапывать, варить, да менять, а сначала все вокруг перерыть, да грязь развести, пожалуй будет дороже, — сказал старик и чего-то вдруг застыдился. А застыдившись, зачем-то преломил ружье, посмотрел на свет, чисты ли стволы. А потом сказал: — Ребята, есть я все равно не хочу, да и не в старую клячу хороший корм… можно, я бутербродики с собой возьму, внучат угощу?

— Какой разговор, — спохватилась Полина. Она взяла большой пластиковый пакет и положила туда кучу самых разных продуктов. — Вот, дедушка, это вашим внучатам, а это выпьете на Новый год за нас с Толиком, и на Рождество, если останется, а мы с Толиком выпьем за вас, — Полина поставила в пакет три литровые бутылки водки.

Благодарный старик принес нам к печи матрасы, новые простыни, одеяла, наложил полную топку березовых поленьев и принес охапку еще про запас.

— Если хотите, в кабинете на диване вам постелю. Только там три дня не топлено, директор в командировке, со спонсорами на охоту поехал…

Мы остались одни и потянулись друг к другу.

— Давай немножко повременим, — прошептала Полина, целуя меня, — здесь нет душа, а грязная я не могу.

Мы лежали на жестких матрасах у открытой дверцы печи, смотрели на меняющийся огонь и рассказывали друг другу, как жили.

Ее Роберт оказался замечательным мужиком; когда он узнал от нее, что вот уже восемь лет, как я в тюрьме, он сказал, это я, паршивый ami, во всем виноват, этот чистый горячий мальчик любит тебя, а я тебя у него отнял, вот он и потерял голову и стал совершать разные глупости. Роберт даже сам хотел поехать в Россию, подкупить генерального прокурора и вытащить меня на свободу. Полина еле отговорила, убедив, что он со своей нерусской внешностью и абсолютно американской манерой поведения слишком заметен для террористов, которые делают свой бизнес на похищении иностранцев. А здесь надо быть серенькой мышкой. Ведь попавшего в беду слона спасла именно мышка, не так ли?

«Зачем ты рассказала это — теперь я не смогу быть близким с тобой, потому что не хочу делать больно Роберту», — подумал я, видимо, вслух, или Полина угадала, что я подумал, я заметил эту черту за ней. Ведь именно полгода назад, когда прошло ровно восемь лет, как я пошел по этапу, я как-то подумал, вот было бы здорово, если б Полина вдруг вспомнила обо мне. Как бы то ни было, Полина сказала:

— Спорим, что сможешь.

На улице между тем снова разыгралась пурга. Ветер рвал ставни и грохотал железом на крыше. Метель швыряла снег в окна. А нам было тепло и уютно, мы хотели, чтобы так было всегда. Не знаю, замечали ли вы по себе, а я в ту чудесную ночь заметил и навсегда запомнил: в доме, в котором много маленьких ребятишек, особенно тепло и уютно, словно дети своим присутствием как-то очищают воздух и облагораживают среду.

— Давай посмотрим детишек, — каким-то странным тревожным голосом предложила Полина.

Мы на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами и дверьми, пошли по дому ребенка.

— Какие хорошенькие, — волновалась Полина. — Боже мой, как их много. Они все сироты?

— Не знаю, как вам объяснить, чтобы понятней было, — ответила дежурная медсестра, которая провожала нас по спальням и игровым. — Они не сироты, нет, у каждого есть мама и папа — они же не от духа святого, а от вполне нормальных и чаще всего очень порочных зачатий. Отец обычно в бегах, а часто его личность неизвестна даже самой роженице, мать отсюда одна, условий нет, денег нет, работы нет — знаете, как у нас сегодня в России…

— Я сама русская, мне все отлично известно, — сказала Полина. — Я почему спрашиваю, можно кого-нибудь усыновить?

— Вполне.

— Как это делается? — разволновалась Полина.

— Вас, видимо, интересует международное усыновление?

— Видимо, да, потому что я живу за границей. Но у меня есть и русское гражданство.

— К сожалению, не смогу вам объяснить относительно международного усыновления. Я этим не занимаюсь, это слишком доходное дело, чтобы меня кто-то к нему подпустил, но я могу вам указать женщину, которая делает это.

Мы вошли в соседнюю комнату. В топке «голландки» светили белыми огоньками прогоревшие поленья. Разомлев в тепле, дети раскинулись в своих кроватках. Они были почему-то похожи своими странными непривычными стороннему глазу лицами, словно родились от одной мамы и одного отца.

— Это дауны и дебилы, — прошептала медсестра, заметив на наших лицах некое замешательство.

Полина молча ухватилась за мою правую руку.

— Многие заблуждаются, думая, что они сумасшедшие, а они продвинутые, они знают то, что никогда не узнаем мы, — прошептала медсестра, заботливо поправляя одеяла в кроватках. — По закону вы можете усыновить ребенка, который не очень здоров и… не имеет перспектив быть усыновленным в России… но если очень постараться, можно усыновить кого угодно — ведь все мы люди и всем хочется сладко кушать…

Несколько на отшибе, у окна, мы заметили кроватку, покрытую марлевым пологом.

— А там кто? — прошептала Полина.

— Ваня Урусов.

— А почему он закрыт?

— Так, — нейтрально ответила медсестра.

— Можно на него посмотреть?

Медсестра пожала широкими сильными плечами.

— Это не военный склад, наверное, можно, — сказала она, утирая нос у одного распустившего сопли дебила.