Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Мы не говорили — ни я, ни он. Будучи голодными весь день, мы с жадностью насыщались. Выпив вина, мы снова обрели веселое настроение. Зорба наконец заговорил.

— Забавно будет, если теперь сюда придет мадам Бубулина! Не хватает только ее. И тем не менее я тебе скажу, но только между нами, хозяин, я от нее изнемогаю, черт возьми!

— И тебя даже теперь не интересует, кто тебе бросил эту кость?

— Что это тебе втемяшилось, хозяин? Бери кость и не думай о руке, которая ее бросила. Есть ли у нее вкус? Есть ли на ней немного мяса? Вот и все вопросы. Все же остальное…

— Пища сотворила свое чудо! — сказал я похлопав Зорбу по плечу. — Успокоилось голодное тело? Тогда я душа, бывшая в недоумении, тоже успокоилась. Неси сантури.

Но в ту минуту, когда Зорба поднялся, стали слышны мелкие торопливые и тяжелые шаги по гальке. Волосатые ноздри Зорбы затрепетали.

— На ловца и зверь бежит! — тихо сказал Зорба, хлопнув себя по коленям. — Вот она! Собачка учуяла запах Зорбы и притащилась.

— Я ухожу, — сказал я, поднимаясь. — Это на меня может тоску навести. Пойду-ка пройдусь. Сами тут разбирайтесь.

— Доброй ночи, хозяин!

— И не забудь, Зорба! Ты ей обещал жениться, не делай из меня лжеца.

Зорба вздохнул.

— Мне снова жениться, хозяин? Как мне это надоело!

Запах туалетного мыла приближался.

— Смелее, Зорба!

Я поспешно вышел. Снаружи уже было слышно прерывистое дыхание старой русалки.

На заре следующего дня голос Зорбы вырвал меня из объятий сна.

— Чего ты кричишь в такую рань? Что с тобой?

— Ничего особенного, хозяин, — сказал он, набивая продуктами походную сумку. — Я привел двух мулов, поднимайся, поедем в монастырь подписывать бумаги, чтобы запустить канатную дорогу. Только одно нагоняет страх на льва: блохи. Скоро блохи будут нас жрать, хозяин!

— Почему ты обзываешь блохой бедняжку Бубулину? — сказал я, смеясь.

Но Зорба притворился глухим.

— Вперед, — сказал он, — пока солнце не поднялось слишком высоко. Мне давно очень хотелось совершить прогулку в горы, вдохнуть запах сосен. Сев верхом на мулов, мы начали подъем, ненадолго остановившись у шахты, где Зорба сделал последние распоряжения рабочим: отбивать породу в «Игуменье», прорыть желобок для воды у «Зассыхи», произвести расчистку в «Канаваро».

День сверкал, наподобие дорогого камня. По мере того как мы поднимались, наши души, очищаясь, тоже устремлялись вверх. Я лишний раз испытывал действие чистого воздуха, легкого дыхания и простора на состояние души. Пожалуй, можно было сказать, что душа — тоже живое существо с легкими и ноздрями, которому нужно много кислорода, и она тоже задыхается от пыли и одышки.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, когда мы вступили в сосновый лес, где воздух был напоен запахом меда. Над нами шумел ветер.

В течение всего пути Зорба следил за наклоном горы. Мысленно он то тут, то там устанавливал столбы, и поднимая глаза, уже видел блестящий на солнце кабель, спускавшийся прямо к берегу. Подвешенные к канату стволы деревьев со свистом, как стрелы, устремлялись вниз.

Потирая руки, он говорил:

— Замечательное дело! Просто золотое дно. Будем монету лопатой грести и осуществим все, о чем говорили. Я смотрел на него с удивлением.

— Эй, похоже, что ты все позабыл! До того как строить наш монастырь, мы отправимся на большую гору. Как ты ее называл? Тебес?

— Тибет, Зорба, Тибет… Но только вдвоем. Женщины туда не допускаются.

— А кто тебе говорит о женщинах? Они, конечно, могут пригодиться, бедняжки, не говори о них плохо; очень пригодиться, когда у мужчины нет настоящего занятия, например, такого, как добывание угля, взятие осажденных городов, разговор с Господом Богом. Что ему остается делать в этом случае, чтобы не сдохнуть? Он пьет вино, играет в кости, ласкает женщин. И ждет… Он ждет своего часа — если он наступит. Старый грек на минуту умолк.

— Если он наступит! — повторил он с раздражением. — Хотя вполне возможно, что он не наступит никогда.

Спустя минуту он сказал:

— Так дальше не может продолжаться, хозяин, нужно чтобы земля уменьшилась или я увеличился. Иначе я погибну! Из-за сосен показался монах, рыжий, с восковым цветом лица, с засученными рукавами, на голове у него был нахлобучен круглый колпак из грубой шерсти. Он шел большими шагами, опираясь на железный посох. Увидев нас, он остановился и, подняв свой посох, спросил:

— Куда вы направляетесь, братья?

— В монастырь, — ответил Зорба, — мы хотели помолиться.

— Вернитесь назад, христиане! — крикнул монах, его выцветшие голубые глаза покраснели. — Возвращайтесь ради всего хорошего, чего я вам желаю! Это не девственный сад, монастырь — это сад сатаны. Бедность, смирение, воздержание, таков, якобы, ореол монаха. Ха! Ха! Ха! Уходите отсюда, говорю вам. Деньги, чванство, разврат! Вот она, их Святая Троица.

— Вот весельчак, хозяин, — шепнул мне Зорба с восхищением. Он обратился к монаху:

— Как тебя зовут, брат монах? — спросил он. — И каким ветром тебя сюда занесло?

— Меня зовут Захария. Я собрал свои манатки и ухожу. Ухожу отсюда, это больше невыносимо! Соблаговоли и ты сказать свое имя и откуда ты.

— Канаваро.

— Это стало невыносимо, брат Канаваро. Ночь напролет Христос стонет и мешает мне спать, я рыдаю вместе с ним. И вот игумен — гореть ему в аду на медленном огне! — позвал меня сегодня рано утром: «Послушай, Захария, дашь ты, наконец, монахам спать? Я тебя прогоню».

«Это я не даю им спать? — спрашиваю я его. — Я или Господь Бог? Это он стонет!» Тогда он поднял свой посох, антихрист, и посмотрите-ка сюда!

Монах снял свой колпак и показал на запекшуюся в волосах кровь.

— Итак, я отряхнул пыль со своих сандалий и ушел.

— Возвратись вместе с нами в монастырь, — сказал Зорба, — я помирю тебя с настоятелем. Пойдем, ты составишь нам компанию и покажешь дорогу. Само небо послало нам тебя.

Монах на минуту задумался. Его глаза сверкнули.

— А что вы мне дадите? — спросил он наконец.

— А чего бы ты хотел?

— Кило соленой трески и бутылку коньяка.

Зорба наклонился к нему и спросил:

— Послушай-ка, Захария, в тебе часом не дьявол сидит? — Монах даже подпрыгнул.

— Как ты догадался? — воскликнул он, остолбенев.

— Я иду с горы Афон, — ответил Зорба, — и знаю кое-кого в тех краях!

Монах опустил голову. Его голос был еле слышен:

— Да, во мне он тоже сидит.

— И он бы хотел трески и коньяка, не так ли?

— Да, будь он трижды проклят!

— Ну ладно, я согласен! Он и курит, наверное?

Зорба кинул монаху сигарету, которую тот с жадностью схватил.

— Он курит, курит, чтобы он подох от чумы! — сказал он. И, достав из кармана кресало с фитилем, монах зажег сигарету и глубоко затянулся.