Илья Стогов - Отвертка

— Мы не Россия. Мы — особый регион. Почти особая страна. Почему мы должны платить налоги в центральный бюджет?

Второй докладчик читал текст по бумажке. Его позиция сводилась к тому, что настоящие революционеры обязаны смотреть американские боевики:

— Если в этих фильмах Система демонстрирует обобщенный образ своего врага, то мы должны отнестись к ним чрезвычайно внимательно! Мы должны брать пример с Терминатора, Хищника и колумбийских наркобаронов. Символом новой антисистемной революции станет Фредди Крюгер, вооруженный ножницами и барабаном из человеческой кожи!

Больше всего лично мне в докладах понравилась их краткость. Всего через сорок минут микрофоны отключили и в динамиках заиграл хард-кор.

Длинноволосый обернулся к нам:

— Как вам?

— Круто. Особенно про Фредди Крюгера.

— Я серьезно. Обсудим предложения?

Брайан закивал головой:

— Насчет отделения Петербурга от остальной России, по-моему, очень здравая мысль.

— Ты же ирландец. Чего тебе до отношения Москвы и Петербурга?

— Петербург очень похож на мой Корк-сити. Ваш город когда-то был столицей, и в Корке тоже еще пятьсот лет назад жили ирландские короли. А теперь оба наших города стали почти провинцией. Если каждый народ имеет право на самоопределение, то почему петербуржцы не имеют права отделиться от России?

Длинноволосый обрадовался:

— Точно! Лично я терпеть не могу ни Россию, ни, особенно, Москву.

— Почему?

— Сумасшедший город. Был когда-нибудь? И не езди! Стоит Кремль — средневековая крепость. Над кремлевскими стенами торчат царские дворцы, теремки, стеклянное здание Дворца Съездов. Все — жутко разные. Рядом с Кремлем — ублюдочный Манеж. А напротив — серый сталинский отель. И посередине между ними строят подземный город.

— Пусть строят. Что тебе?

— А мне не нравится! В их городе нет прямых углов. Какие-то изгибы, извивы, все корявое, смотрит в разные стороны. Идешь по улице — название одно, а на протяжении ста метров — семь поворотов. А главное — везде холмы. Как они умудряются жить в домах, если с одной стороны в нем три этажа, а с другой — семь?!

— Тебе не нравится московская архитектура?

— Мне ничего в Москве не нравится. Москва — это другой континент. Другой мир. Мы в Петербурге живем так, как европейцы. Еще пятьсот лет назад на этих землях не было ни единого русского. Мы и сейчас не Россия. Петербуржцу легче договориться со швейцарцем или финном, чем с русским. А Москва — это самый русский из всех русских городов. Москва — это Азия. Скуластый и узкоглазый город.

Я сходил взять еще пива. Когда вернулся, Брайан объяснял, что у человека должно быть почтение к символам. Он должен исполняться гордости, когда слышит свой гимн, видит свой флаг, глядит на свой герб.

Длинноволосый спрашивал:

— Ты гордишься своим гимном?

— Горжусь. Мы все гордимся.

— А у нас почти никто гимном не гордится.

— Вам нужно вести работу. Воспитывать людей. Скажи, Илья, почему ты не любишь свой гимн?

— Тебе это интересно? Могу рассказать коротенькую, но жизненную историю.

— Мне будет интересно послушать.

— У меня был приятель, студент. Он учился в университете и жил в общежитии в одной комнате с негритосом.

— С кем?

— С негром. С черным мужиком из Африки. Парень жил бедно и подрабатывал дворником. Мел двор вокруг кемпуса. Каждое утро в шесть часов, когда по радио играл гимн СССР, он вставал и шел на работу. А негр спал. И парню было обидно. В какой-то момент ему надоело, он разбудил негра и говорит: «Знаешь что? Мы ведь живем в социалистической стране, так?» — «Так», — отвечает негр. «А раз так, то изволь соблюдать наши обычаи». — «А в чем дело-то?» — спрашивает сонный негр. «Дело в том, что советские люди каждое утро, когда играет гимн, встают и слушают его стоя». — «Ладно, — говорит негр, — давай соблюдать обычаи». С тех пор каждое утро они оба вставали, вытягивались по стойке «смирно» и слушали гимн. Потом парень шел на работу, а негр ложился досыпать.

Ирландцы посмеялись над моей историей.

— Это не все. Через одиннадцать месяцев работы парень ушел в отпуск. Вставать ему больше не надо было, он отключил будильник и спит. А негр будит его и говорит: «Вставай, гимн проспишь». Вставать парень не хотел и сказал, что написал в деканат заявление и ему, как проверенному кадру, разрешили больше не вставать…

— Чем все кончилось?

— Негр в тот же день побежал в деканат с заявлением: «Прошу разрешить мне, круглому отличнику и убежденному социалисту, больше не вставать в шесть утра. Обязуюсь за это лежать во время исполнения гимна с почтительным выражением лица и учиться на одни пятерки»…

Ирландцы посмеялись еще раз, а Брайан даже не улыбнулся.

— Мне не нравятся шутки по этому поводу.

Он залпом допил свое пиво и поставил бутылку на стол.

— Почему?

— Потому что у человека всегда должно быть что-то святое. Что-то, ради чего он мог бы умереть. Гимн, родина, революция… Над этим нельзя смеяться.

— Почему нельзя?

— Потому что это серьезно. Очень серьезно. По крайней мере, для меня.

Дебби скривилась:

— Ты мог бы умереть за свою революцию?

— Мог бы.

— Не строй из себя черт знает что.

— Я не строю. Я говорю то, что думаю.

Брайан закурил, выдохнул дым и, не глядя ни на кого, сказал:

— Ради революции я мог бы сделать все. Мог бы умереть. И я мог бы пойти даже дальше. Иногда людей приходится спасать даже ценой их собственной крови. Их грехи нужно искупить самому, и героем становится лишь тот, кто способен взять эти грехи на себя. Взять и вытерпеть нестерпимую муку палача.

Он затянулся еще раз, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Не стоит улыбаться, потому что сейчас я совершенно серьезен. Ради революции я мог бы даже убить. Потому что убить — это тоже жертва… Иногда еще большая, чем собственная смерть.

В пятницу утром, побрившийся и абсолютно трезвый, я отправился в Большой Дом. На допрос к капитану Тихорецкому.

Часовой в форме и с автоматом провел меня с первого этажа на третий и усадил в стоящее в коридоре кресло. «Вас вызовут», — сказал он и ушел. А я остался.

Я курил и рассматривал трещинки на потолке. Откуда на топоре взялись мои отпечатки?

Из кабинета выглянул молоденький офицер:

— Вы Стогов? Проходите.

У капитана был большой и чистый кабинет. Пахло вонючими папиросами. Капитан сидел за столом, а за его спиной Литейный проспект тонул в потоках дождя.

— Здравствуйте, Илья Юрьевич. Садитесь.

— Здравствуйте. Спасибо.

— Я пригласил вас, чтобы еще раз взять отпечатки пальцев. Отпечаток, обнаруженный на рукоятке орудия убийства, маленький и смазанный. Однако эксперты уверяют, что больше всего он похож на ваш. Чтобы исключить возможность ошибки, мы проводим повторную экспертизу.