Ион Деген - Иммануил Великовский

Пять лет в Витебске. Пять счастливых лет безоблачного детства.

В 1900 году семья Великовских навсегда покинула добротный каменный дом, так не похожий на покосившиеся домики — жилища большинства витебских евреев. Художник Марк Шагал, земляк Иммануила Великовского, с болью и любовью изобразил Витебск.

Редкие чахлые деревца на фоне обшарпанных стен. Привязанные к колышкам козы озирают окружающую их убогость почти так же испуганно, как и их хозяева, втиснутые российским антисемитизмом в сдавливающую горло черту оседлости. И хотя маленький Иммануил рос в благополучии и достатке, натура шагаловского пейзажа запечатлелась в его сердце. В будущем это семя упадет на благотворную почву.

Впрочем… Только ли от семян и почвы зависят всходы? Ту же убогость еврейского быта в Витебске видели Даниил и Александр. И воспитание в доме Шимона Великовского, воспитание еврейское и сионистское, в равной степени получали все дети. Тем не менее, пути их в будущем разошлись. Иммануил на всю жизнь остался сионистом, а Даниил и Александр поверили в то, что только социалистическая революция может разрешить еврейскую проблему. …В Москве, куда переехала семья, дела купца первой гильдии Шимона Великовского сразу пошли в гору. Восстановились и сблизились отношения с банками и финансовыми домами. Имя Великовского зазвучало. Вскоре он стал одним из виднейших и наиболее уважаемых оптовых торговцев. Но одно обстоятельство омрачало благополучие семьи Великовских.

Когда Даниилу, а затем Александру пришло время поступать в гимназию, оказалось, что в православной Москве они лишены этого права. Еврейские дети были вне закона.

В гимназию их не принимали, даже несмотря на то, что их отец, известный купец первой гильдии, имел право жительства в российских столицах Пришлось приглашать частных учителей, надеясь на то, что в будущем мальчиков удастся устроить во второй или третий класс гимназии. Частные учителя готовили для поступления в гимназию старших братьев, а затем — Иммануила.

Кроме учителей, преподававших гимназическую программу, был еще один, у которого одновременно учились не только дети, но и отец. Это был первый в истории Москвы преподаватель иврита. И первыми его учениками были члены семьи Великовских, среди которых самым способным оказался Иммануил.

И еще в одной области младший сын проявил заинтересованность и способности большие, чем его братья, — в изучении Торы и Талмуда. Отец с гордостью наблюдал за успехами Иммануила, вспоминал собственные — в мстиславльском хедере, а затем в ешиве Мир.

Ко времени, когда Иммануилу исполнилось 11 лет, финансовое положение Шимона Великовского, значительно пошатнувшееся в канун и во время русско-японской войны, вновь стало устойчивым. В московских торговых и финансовых кругах Великовский, купец первой гильдии, считался человеком умным, опытным, надежным и очень состоятельным. Популярность и широкие связи позволяли надеяться на то, что наконец-то ему удастся устроить младшего сына в гимназию. Если не в третий класс, в который он должен был быть принят по знаниям, приобретенным у частных учителей и самостоятельным трудом, то хотя бы во второй — по возрасту. …С тревогой поглядывал Шимон то на часы, то на дверь кабинета директора гимназии. Давно уже истекло обычное для приемного экзамена время. Когда, наконец, его пригласили в кабинет, когда он увидел директора и двух учителей, с интересом рассматривающих то его, то смущенно ссутулившегося на своем стуле Иммануила, Шимону инстинктивно захотелось втянуть голову в плечи в ожидании очередного удара. Тем радостнее было услышать слова директора: «Мальчик поразил нас своими знаниями. Ему нечего делать в третьем классе. Это единодушное мнение — мое и обоих учителей. Но… Не будем в этом случае выходить за рамки установленных правил… Кроме того, господину Великовскому, вероятно, известно, что 9-я Императорская гимназия — одна из самых престижных в России. Так что пусть все идет своим чередом. Ваш сын зачисляется в третий класс…»

Высокий мальчик с крупными чертами лица, деликатный, воспитанный и вместе с тем такой неуступчивый, когда спор шел о его убеждениях, Иммануил считался признанным авторитетом и заводилой, хотя был моложе своих одноклассников. Первый по знаниям ученик в течение шести гимназических лет. Его память, сообразительность и образованность — были предметом удивления и восхищения как учеников, так и учителей. Возможно, именно поэтому в 9-й Императорской гимназии города Москвы Иммануил не ощущал антисемитизма.

Московский дом Великовских, несмотря на религиозность хозяина, справедливо считался весьма либеральным. Но суббота соблюдалась строго по еврейским законам — это было обязательным для всех членов семьи. В пятницу до захода солнца мать зажигала свечи. Семья собиралась вокруг праздничного стола, отец, стоя, произносил благословение и отпивал глоток вина из красивого серебряного кубка. В благоговейной тишине каждый выпивал свое вино. Отец приподнимал белоснежную накрахмаленную салфетку, покрывающую две свежеиспеченные халы, благословлял хлеб и, отламывая куски халы и обмакивая их в соль, молча передавал сидящим за столом.

Неторопливая трапеза сдабривалась интересной беседой, в которой повседневные события перемежались с историями из Торы и Талмуда. Здесь, за субботним столом, Иммануил впервые услышал рассказ о том, как началось материальное благополучие отца. …Бедный двадцатидвухлетний еврей приехал в Москву с рекомендательным письмом сомнительной ценности и несколькими копейками в кармане. В пятницу он был принят одним из финансово-торговых тузов Москвы — Юлием Марком.

Непродолжительная беседа явно носила характер экзамена. По-видимому, Шимон произвел на своего собеседника благоприятное впечатление.

— Ну что ж, молодой человек, приходите завтра подписать договор.

Перед Шимоном открывалось будущее, жизнь. Но завтра — суббота. Еврейский закон не разрешает ему подписывать договор в субботу. Шимон понимал, что, возможно, сейчас он упускает единственный и неповторимый шанс устроить свою судьбу. Но он не мог нарушить субботу. С робкой надеждой спросил, нельзя ли договор подписать в понедельник. Юлий Марк долгим насмешливо-испытующим взглядом окинул Шимона и сказал:

— Быть по-вашему. Подождем до понедельника.

Три тревожных дня Шимон скрывался в жалком подобии гостиницы, сомневаясь, останется ли в силе сделанное ему предложение. К счастью, в понедельник договор был подписан. По этому договору банки и торговые дома Москвы предоставляли Великовскому почти неограниченный кредит. Перед ним открывались неслыханные возможности. В договоре были такие льготы, о которых Марк даже не намекал в пятницу, при первой встрече.