Сухбат Афлатуни - Гарем

— Х-хороший у т-т-тебя тут… м-монастырь ! — усмехнулась Арахна (тонкие щиколотки и полы плаща зажглись в нестерпимом пятне света и были видны каждой черточкой).

— Болгарское вино. Выдержанное, — обиделся голос. — Знаю, как ты пьешь. Один глоточек сделаешь — и «нельзя-нельзя».

Говорил он медленно, как будто слова по местам раскладывал, долго прицеливаясь, на какую полку положить каждое слово.

Закрыл дверь, прогремел ключом.

— Д-дома с-сестры сразу алкоголь п-п-пронюхают, загрызут, — оправдывалась Арахна.

— С-сестры… — хмуро передразнил голос. — Послала бы ты их…

Сапоги выросли вплотную к ботинкам Арахны.

К монотонному дребезжанию капель примешались сопение, чмоканье, что-то еще, от чего Толик закусил губу.

— Н-наливай с-свой монастырь…

Сапоги ушли в темноту. Вернулись c вином — сверху на кузов «Москвича» опустилось что-то гулко-стеклянное. Стали наливать: плеск, чоканье, глотки.

— Н-ну, не думай, что я п-примитивная и не ценю… С-стоп. А к-кровать к-куда д-д-девалась? И т-теплее т-тогда было.

— Кровать продал. Бизнес, понимаешь? Сейчас гамак подвешу. А тепло из машины будет — я ее в суперпечку переоборудовал.

Толик опознал голос… Но теперь старьевщик говорил без акцента, не как во дворе.

А тот уже лез в машину — кузов просел под ним, и Толик чуть не закричал, испугавшись, что сейчас все рухнет.

Со свистом прорвался теплый воздух.

Старьевщик забрался на капот (кузов снова просел), стал колдовать под потолком.

— Ч-что это? — Ботинки Арахны обошли вокруг Толикиного убежища. — А м-мы с н-него не с-слетим?

— Надежно. — Было слышно, как старьевщик подергал лямки гамака. — Немецкая семья продала. Или хочешь, постелю на капоте?

Зашумела снимаемая рывками одежда; прямо перед лицом Толика соскользнул с капота горчичный плащ.

— Н-нет, — задыхалась Арахна, — Х-хочу в гамаке. А-а… а…

Небо, венозное небо над гаражом, разорвалось и упало на Толика, из разрыва посыпались ядовитые звезды, ведомые звездой-полынь в курносых сапогах. У звезды этой был треугольный рот, которым она командовала скорпионами и оскверняла источники вод. А следом неслись четыре всадника, и копыта их били по крыше гаража — и не было спасенья.

Толик лежал, зажав уши ладонями. Потом ужас ослаб. Что он в конце концов, как маленький? Он знал, что иногда творят взрослые. Все… нормально. Они так сделаны.

Толик подполз к краю убежища. Чуть-чуть выглянул.

В полутора метрах от пола качался маятником, закручивался-раскручивался, визжал и бултыхался, пикировал в пятно света над головой Толика и улетал во тьму огромный ячеистый кокон.

В этом коконе Толик, как ни щурился, не мог различить ничего, кроме какой-то истошной пульсации и лохматых, как у мамонта, ног старьевщика. Эти ноги летали над Толиком, сминая восковой мякиш, которым какое-то время назад была Арахна.

— Боженька… — прошептал Толик.

Что-то лопнуло, и гамак с криком полетел вниз.

— Д-дурашка, т-ты же об-бещал не ш-шпионить. Ну, п-посмотри, как к-курточку загрязнил. З-зачем под м-машину з-залез? Н-надышался т-там чего-то…

Он приоткрыл глаза — над ним была Арахна, а над Арахной — уже не дождливое, а где-то даже голубое, с воронами, небо.

Арахна слюнявила платок и пыталась оттереть с его рукава пятно. Они сидели на перевернутой скамейке перед тем же гаражом, только теперь закрытым; на Арахне был все тот же горчичный плащ, казавшийся от солнца золотым.

Толик вспомнил старьевщика и снова зажмурился.

— Тетя Арахна, а где этот… «стары вэщ»?

— К-то? «С-стары в-вэщ»? П-похоже (улыбнулась). К-колекционер он. Уехал к-куда-то. П-по д-дд-делам, н-на машине.

— У его машины передних колёсов нет.

— Да? Н-незнаю. Вот, к-кстати, с-смотри, с-следы.

Глина перед гаражом действительно была всклокочена свежими следами от шин.

— Разве мне приснилось?

— Что?

Наморщил лоб, пытаясь выловить нужный ответ.

— Монастырская изба.

Почему-то ему стало стыдно этого названия, и он уткнулся в плащ Арахны.

— Р-ради т-твоего отца. Я эт-то д-делала т-только р-ради него, п-понимаешь?

Толик кивнул в плащ.

— Н-не п-понинимаешь, — сама себе ответила Арахна. — Я в о-одиннадцать т-тоже н-нич-чего не п-понимала, ж-жила: ля-ля, ля-ля. Так до с-семнадцати и до-долялякала. С-сигаретки, к-кофеек, на кроватке м-м-мужичок. П-потом разломали . М-м-мужички и раз-ломали. П-полетело—поехало.

— А потом вы пришли к нам? — быстро спросил Толик, боясь, что Арахна начнет рассказывать про «полетело».

— Не у-угадал. П-потом — меня с-спасли. Ч-человек п-п-по имени — Игорь.

Она произнесла «Игорь» быстро, словно боясь заикнуться внутри этого имени. Толику стало обидно, что до отца ее уже спасал какой-то человек-Игорь.

— В-врач. Оч-чень г-гордый, п-правда. Н-но с-с-обирался ж-жениться.

— И вы хотели?

— Т-теперь не з-знаю. П-пошла з-заказывать с-с-свадебное п-п-платье… Ошиблась вот адресом. П-попала к вам.

Неожиданная жалость к Арахне судорогой прошла по Толику, и он неумело обнял ее. Губы Арахны приблизились. Он них тихо пахло вином…

Знакомый крик, повисший в воздухе:

— Толик! То-олик, домо-ой!

Вернувшись, Арахна, как всегда, бросилась в душ. Тихонько застонала от убаюкивающей ласки юрких и горячих потоков. Впала в забытье.

Толик, спрятав заляпанную куртку и дав по пути два легких щелбана Зойке и Гуле, вошел в Залу.

Здесь было торжественно, как на школьной линейке. Зловеще выключен телевизор.

— Ну, Толенька, рассказывай, — тихо сказали ему Магдалена Юсуповна, Гуля Большая, Зулейха, Марта Некрасовна, Зебуниссо.

Толик молчал, уткнувшись взглядом в пол.

— Не хочешь рассказывать? — еще тише спросили Магдалена Юсуповна, Гуля Большая, Зулейха, Марта Некрасовна, Зебуниссо. — Хорошо-о… Алконост! Повтори для своего брата, все, что ты нам честно рассказал.

Поднялся заплаканный Алконост:

— Толян… за гаражами… с каким-то дядькой, с тетей Арахной… Вышли с тетей Арахной из гаража, а потом еще сидели и…

— Что за жаргон! — топнула Марта Некрасовна. — Это Арахна вас таким словечкам обучила?

Желтый пол вздыбился и забурлил под ногами Толика, он бросился на Алконоста, пытаясь ударить ему кулаком прямо в губы…

Их растаскивали, кто-то голосил: «Растление несовершеннолетних!», рука Магдалены Юсуповны отшвырнула брыкающегося Толика на батарею, из носа побежала кровь, он кричал:

— Добрая… она ради папы… она из-за него врача оставила… и на гамаке — из-за папы, а ей больно там было… и всадники на нее скакали, старьев… щики… добрая, слышите!

Его уже не слушали — народ бросился в ванную; только Фарида, торопливо присев рядом и запрокинув мальчику голову, чтобы текло меньше, спросила: