Сухбат Афлатуни - Гарем

Незаметно стали жить на деньги, приносимые время от времени Арахной.

Сначала их бросали на пол и осторожно топтали, иногда как бы игнорировали, швырнув на несколько дней пылиться на подоконнике, рядом со сгнившим ростком хурмы. Потом пачки Арахны начинали сами собой съеживаться и исчезать.

Беспокоила Софья Олеговна — повадилась изрекать что-то непонятное.

— Это по-армянски, — поясняла она недоуменным лицам, — Я хочу, чтобы Анечка овладела языком своих предков.

— Но ты же не ей говоришь, а нам, — замечала, раскатывая серое тесто, Зулейха.

— Создаю ребенку языковое окружение! — обижалась Софья Олеговна. — Я-то методику изучала, всю жизнь учительницей прожила… Три года методистом!

— А я тож к Методистам ходила, — сообщала Фарида, проводив Софью Олеговну снисходительным взглядом. — А потом поняла, учение у них неверное, Писание по-американски переверчивают, обедом не кормят… А про звезду-полынь говорят: еще не падала, подожди. Ушла от них в нормальную церковь, подобру-поздорову.

— Да не по-армянски она говорит, я жила у армян в Самарканде, — отвечала ей Гуля Большая. — Просто слова придумывает, чтобы все слушали ее, болтунку.

И стала говорить с детьми по-узбекски.

Происходили и другие чудные вещи. Фарида, например, вдруг сообщила, что ночью к ней прискакали четыре всадника Апокалипсиса и уломали съесть книгу:

— А та книг была такая вскусная, а такая объедения, а так я наелась, потом всю ночь ничего есть не хотела!

После съеденной книги Фарида снова испытала позыв к проповеди; отрыла брошюрки, с которыми когда-то звонила к Иоану Аркадьевичу с вопросом: Что Правит Нашим Миром… Стала читать их поскучневшим детям.

— Ты бы, сестра, лучше им «Айболита» почитала.

— «Айболит» — книга греховная! — мотала головой Фарида.

Она исхудала, стала совсем плоской, одни скулы.

— А меня голубь кормит, — вдохновенно отказывалась она от миски с ужином.

— И меня, — добавляла Софья Олеговна, — меня тоже кормит, правда, Фаридочка?

Голубя в квартире не встречали.

— Стары вэ-эщ пакупа-им! Стары падушька-обывь-тарелька пакупа-им! — кричал снизу старьевщик, топча сапогами лужу перед подъездом.

В один из дней Алконост тайно вынес ему из квартиры скрипку, протянул и стал смотреть, что будет дальше.

Старьевщик заинтересовался футляром: нет ли поломки? Потом придирчиво достал скрипку.

— Играет? Энды курамз, — сказал сам себе старьевщик.

И заиграл. Что-то тихое и больное.

— Во дает, — усмехнулся Алконост, глядя, как скрипка оживает под огромными хозяйственными пальцами старьевщика.

— Стары вэ-эщ пакупаим! — запел старьевщик и заиграл, точно отмахиваясь смычком от дождя.

Потом отсчитал Алконосту несколько золотых, помутневших от старости монет и заковылял дальше сквозь лужи вместе со своей тележкой, наигрывая.

Снова квартиру сдавило безденежье, привычное и невыносимое. Пришлось сказать Арахне:

— Можешь идти… Если так уж хочешь.

Плащик Арахны уже не убирали, и он висел в обнимку с детскими курточками на гвозде.

— Только недолго, — предупреждали ее голоса. — Часа хватит? Я уже волнуюсь. Час и пятнадцать минут. Зонт пусть возьмет, скажите. И про деньги не думай, не нужны нам твои деньги…

«Сестрой» Арахну уже неделю как не называли.

Магдалена Юсуповна надвинулась на Толика и Алконоста, возившихся в уголке.

— Так. Толик мгновенно идет гулять. Посмотришь, куда пошла тетя Арахна. Понятно?

— Понятно. — Толик нехотя отстранялся от Алконоста. — Опять исчезнет, у нее невидимская шапка есть, точно есть.

— Я тоже хочу гулять за тете-Арахной! — заныл Алконост.

— Ты наказан за скрипку и паршивое поведение…

Генеральскими шагами Магдалена прошла на балкон и выглянула. Из подъезда вышла Арахна и побрела куда-то направо, сутулясь под моросью. Через минуту появился и Толик, натягивая на бегу куртку и ныряя в капюшон.

— Направо беги, бестолочь! — зашипела на него с небес Магдалена.

Курточка побежала направо.

Арахна исчезла.

…Плащ у нее скорее всего, тоже волшебный, думал Толик. Иначе почему она его носит и мерзнет, и отказывается от пальто Софьи Олеговны?

Только один раз… Когда она читала ему, Алконосту и остальным «Царя Салтана» (все уже уснули, даже Алконост) и сказала, заикаясь: «Нос ужалил богатырь, на носу вскочил волдырь», Толик засмеялся, а она наклонилась к нему:

— Ты за м-мной все время шп-пионишь?

И провела своим холодным носом по его щеке.

— Шпионлю, — неожиданно для себя признался Толик. — И Алконост.

— Я н-н-не сержусь, — сказала Арахна и все дышала в его лицо чем-то непонятно-вкусным. — Ты на п-п-п-папу своего очень лицом п-похож.

— Алконост тоже похож, — шепотом возразил Толик.

Арахна скосила зеленые, как у царевны, глаза на спящего Алконоста.

— Мы же близнецы…

Она наклонилась к нему еще ниже.

— Ты б-больше п-похож. И об-бещай за мной не с-следить. За ж-женщиной следят т-т-только… м-малодушные скоты, — сказала она с неожиданной злостью.

Толик, испугавшись, кивнул. Она поцеловала его в щеку, два раза. Один раз в губы.

И ушла, оставив Толика в рассеянной улыбке. («Да ты что! Вуй,» — завидовал на другой день Алконост.).

Нет, надо было тогда, обещая, спросить, куда Арахна прячется. И поклясться никому ни-ни-нишечки не рассказывать (кроме Алконоста).

Лабиринт гаражей. Делать здесь сейчас было нечего: муравейник спал зимним сном, лезть на крыши — скользко. Кошку какую-нибудь поймать, что ли.

— Стары вэ-эщ пакупа-аим! Стары обывь-падушька пакупаим!

Или старьевщика передразнить? Чего тут ходит, орет? Разорался.

Прежде чем успел закричать «стары-вээщ», Толик заметил, что дверь одного гаража открыта. Подошел, проверил.

Открыта. И слабый свет изнутри.

Людей не было.

Сталагмитами громоздились стопки книг; здесь были бутылки из-под лимонада, слоники с отбитыми хоботками, перекидные календари, портреты животных в разрезе, линзы для телевизора.

В середине всего этого антикварного шабаша стоял обглоданный «Москвич» древней марки и без передних колес — под голую ось подложены кирпичи. Впрочем, машина жила: горели фары.

В пыльном свете фар Толик увидел торчащий из мешка неподалеку знакомый футляр.

Скрипка Алконоста.

Озираясь, Толик прокрался к мешку, попытался вытащить футляр.

Шаги.

Заметался с футляром по гаражу; сообразил — заполз под машину.

В гараж вошли двое.

— А г-где ш-шампаньское? — поинтересовался женский голос.

Толик окаменел.

— Вино есть. Старое. «Монастырская изба», — ответил Арахне сиплый баритон.

Этот голос тоже показался уже слышанным. Из наблюдательного пункта были видны только сапоги с задранными носами.