Вячеслав Дегтев - Последний парад

На самом въезде в город появляется плакат: «Граждане отдыхающие! Не играйте с жителями Сочи в карты — они знают прикуп». Егорка не понимает ровным счетом ничего, зато отец долго-долго отчего-то смеется, хватая то попутчика за руку, то сына за плечо: ах, Жора, сынок, веселые тут живут люди!

Когда уже въехали в Сочи, отец спросил попутчика: как найти дельфинарий? А зачем вам? Отец объяснил: так и так, везут туда дельфиненка. Попутчик ошарашенно выпячивает глаза: что, в самом деле, из самой Москвы? Из самой что ни на есть златоглавой. Тогда Евгеньич говорит, что вообще-то в этом мире нет ничего случайного, и даже эта встреча, каждый в этом мире безумен и у каждого в башке свои тараканы, в общем, бессмысленно все и беспощадно.

С этими его словами они и подкатывают к дельфинарию. Входят. В синей воде плавают сородичи Бабочки, только почерней. Их попутчик Евгеньич преображается в смотрителя-дрессировщика и говорит, что вам, ребята, повезло просто несказанно. Молодая дельфиниха Клара два дня назад родила мертвого дельфиненка. Поэтому очень беспокойна, ничего не ест, мечется по бассейну. Вот и сегодня ужин проигнорировала. Может, она и не прогонит вашего…

Отец хватает золотозубого служителя за рукав: попробуй, Евгеньич!

Служитель надевает ласты и маску, берет старинную бутылку, с широким горлышком (Егорка знает: раньше в таких бутылках молоко и кефир продавали) и ныряет в бассейн. Подплывает к Кларе, чешет ее по боку. С боков у Клары, оказывается, есть в шкуре прорези, где внутри находятся соски. Дельфиненок сует в прорезь свой «клюв», ухватывает сосок и так сосет молоко. Евгеньич поглаживает Клару по боку, находит прорезь, раздвигает ее пальцами и засовывает туда широкое бутылочное горлышко… Кое-как, с грехом пополам, ему это удается, и он набирает бутылку клариного молока.

Подплывает к помосту, высоко над головой держа бутылку. Молоко такое же густое и жирное, как и то, которым вскармливали Бабочку. И при этом так же сильно пахнет рыбой, точнее рыбьим жиром, который Егорке довелось как-то попробовать — на всю жизнь запомнил тот вкус и запах. Евгеньич поит этим ужасным молоком Бабочку — дельфиненок чмокает от удовольствия, совсем как поросенок. Остатки молока Евгеньич выливает дельфиненку на дыхало и дает тому молоку высохнуть. После чего выпускает Бабочку в бассейн.

Как известно, чтоб добиться фантастических результатов, нужно ставить перед собой фантастические цели. И тогда люди могут сказать, что тебе повезло или случилось чудо. Да, чудеса иногда случаются, но случаются они только у тех, кто хотя бы способен поверить в чудо.

Клара сперва ничего не понимает, она в растерянности, даже в шоке. Потом бросается к дельфиненку, ошалело кружится вокруг него, и, видно, чуя свой собственный запах, радостно выпрыгивает метра на три из воды. После чего начинает обрадованно виться, тереться вокруг дельфиньего детеныша, оглашая воздух громким торжествующим свистом и радостным хрюканьем.

Ах, до чего же, оказывается, громко могут эти дельфины хрюкать и свистеть! Прямо паровозы какие-то. Перевозящие поросят.

А отец с сыном, и счастливый, улыбающийся во весь золотозубый рот Евгеньич не заметили, как откуда-то собралась вокруг них огромная толпа зевак. Сперва все эти зеваки напряженно молчали. Так, что их и не было слышно. Потом, когда Клара признала чужого дельфиненка за своего, все вдруг загомонили, зашумели. Все громче и громче зашумели. И вот уже толпа просто орет восторженно.

И громче всех и восторженней всех орет и размахивает счастливо руками один дядька с золотой цепью на волосатой шее, похожий на Ярослава Михайловича. А с ним прямо-таки беснуется какая-то тетка, совсем как кукла Барби, очень-очень смахивающая на Галюсю. Мальчик даже несколько опешил от удивления: неужто это те же самые люди? Эх, люди вы, люди…

А счастливая Клара высовывала то и дело из воды свой «клюв», и трещала громко, и свистела, так что аж уши закладывало, и хрюкала сердито, словно пыталась усовестить эту толпу приматов.

Тише, люди! Не видите, что ли, — мать кормит своего пропавшего, заблудившегося, совсем оголодавшего ребенка. Тише, люди! Не орите, не шумите так. Ведь вы же, как и мы, — разумные существа…

Через час отец с сыном уезжали из Сочи, они ехали на север, в Москву, на расправу к грозной матери, так и не догадавшись спросить у Евгеньича: кем же был их дельфиненок, которого они нарекли Бабочкой, — мальчиком или девочкой?

…Плачет и рыдает мое сердце, истекает, несчастное, печалью, как свеча, — красным воском. А началось все с того, что прошлым летом повстречался на беду с Володькой Туртуком. Ах, лучше бы не встречался…

Когда-то был наш брат, птицелов, а теперь он — «новый русский». В дурацком малиновом пиджаке — в таких на Западе гомики щеголяют. На смех меня поднял, когда увидел, что одет я в ту же самую джинсовую куртку, что и три года назад. Что, с дуба рухнул — так одеваться? Что, денег нету? Нету, говорю. Значит, жить не умеешь… А сам? А я — умею! — и показал на свой «мерс» цвета сырого асфальта.

Потом мы поговорили-поспорили о жизни и людях, о любви и измене; кончили птицами, видно, старое увлечение не давало ему покоя… Нету сейчас настоящих птиц! — утверждал вислоглазый Володька, да как-то уж очень настойчиво. Деградация! Энтропия! И люди, и птицы, и птичьи песни — все измельчало, выродилось, и вообще все прах, суета и тщета, из праха вышло — в прах возвратится. Поэтому, дескать, и перевел он всех своих певунов. «За деньги любого можно петь заставить, хоть и тебя!» — ткнул коротким пальцем мне в грудь. «Ой ли!.. — отозвался я, сатанея. — Неужто, говорю, шкурами торговать — цель жизни? Свиней, слышал, перепродаешь?» — «И не только свиней, — улыбнулся он с презрением — еще и туалетной бумагой приторговываю, выгодное дельце».

— Деньги не пахнут! — бросил он, садясь в свой «мерс». Уже трогаясь, высунулся из кабины: — Ставлю ящик коньяка — не найдешь ни у одной птицы ни одной полной, классической песни. Или я — с дуба рухнул!

Я хлопнул по его ладони, и он укатил на своих толстых бесшумных шинах. Не человек, а прейскурант!

Я трясся в троллейбусе — мелькали столбы, деревья, народ в салоне толпился, гомонил, а у меня душа была растерзана недавней встречей. Не может быть, чтобы все, что говорил этот попугай, — правда. Скрывают или раскрывают суть его — его слова? Неужто забыто то колкое мартовское утро, когда мы оба замерли, услышав звонкую флейтовую песню дрозда? Неужто тогда притворялся, а сейчас — выперла его настоящая сущность?

Переходя улицу, чуть не угодил под ярко-красный «форд». «Куда прешь?! — облаяла из окна отечная рожа, похожая на бульдожью. — Не видишь — я еду!..» Словно током ударило. Ах вы, гады! Не знал еще, что буду делать, но то, что делать что-то буду, — знал точно. Думают, все на свете куплено? А вот черта с два! Домой не шел — бежал. Достал свой НЗ, пересчитал: как раз хватало на ящик коньяка. Через полчаса ящик стоял под столом. Ах, если б знать, чем все это кончится…