Нодар Джин - История моего самоубийства

Старики, между тем, держались: не только не загибались из сущего зловредства, но молились Богу с таким рвением, что помимо многочисленных грехов артистического прошлого Тот прощал им даже фонетические ошибки при чтении Торы. Отчаявшись, Тельман обратился за помощью к оперативным работникам милиции, которые заслали в синагогу — под видом заезжей набожной еврейки — арестованную накануне за растление пионера проститутку казахского происхождения, прибывшую на заработки из Алтайского края. Вдобавок к невозбуждению дела против нее казашке в случае успеха было обещано разрешение на грозненскую прописку и бессрочный пропуск в местный Дворец пионеров, причем, задачу ей дали до потехи простую: совращение в гроб любого из стариков.

Закончилась затея, действительно, потешно: ни один из музыкантов, привыкших на гастролях ко вниманию менее зловонных дам, на казашку не позарился, тогда как сама она, подавленная искренностью, с которой старики общались с небесами, призналась им в своей гнусной миссии и попросилась в лоно еврейского Бога, общение с которым, как оказалось, не требует Его присутствия, что, дескать, особенно удобно, если находишься в маленькой одиночной камере. Взамен она обещала — пока за ней не придут из милиции стряпать им горячие блюда. Старики просьбу выполнили: представили ее своему Богу, но от казахских блюд их всех, за исключением привратника, стошнило, а потому, выдав двести рублей, они велели ей не мешкать и улизнуть в родные края. Вместе с нею туда же улизнул и привратник, оставив записку, что жизнь слишком коротка, чтобы бороться со злом и отказываться от горячего. Никто его кроме Ричарда не осудил, а Хаим даже сказал, будто привратник повел себя достойно, поскольку в Талмуде записано, что, если еврею невмоготу сдерживать похоть, ему следует уйти в чужие края и предаться блуду вдали от родного народа. Лишившись, однако, миньяна, старики забили в синагоге окна, навесили на плюшевые гардины мешочки с нафталином, покрыли скамейки простынями и заперли на замок дверь, ведущую в синагогу из пристройки, где они и осели в ожидании десятого еврея, которого, по их расчетам, тотчас же и должен был прислать Господь, ежели, конечно, Он был на стороне не грозненского горсовета, а Им же избранного народа.

Вместо десятого еврея объявился все тот же мусульманин Тельман. Разговаривал мягко и к концу дружелюбной беседы предложил старикам принять к сведению, что в текущем столетии на Кавказ не ожидается переселения ни единого еврея. Просил их не паниковать, а отнестись к факту философски, то есть сложить пожитки и уступить дорогу будущему, которое, хотя наступает не сразу, а постепенно, уже притомилось ждать. Потом задумался и усилил эффект иносказательной фразой: всему свое время, — время, например, разбрасывать камни и время эти же камни, наоборот, собирать. Удивившись тому, что эта мудрость стариков не проняла, Арсануков решил не остаться голословным и, покопавшись в памяти, привел пример исчезновения блистательной цивилизации Атлантиды, возникшей задолго до Израиля: этот волшебный остров, где каждый человек был талантливей еврейских мудрецов и даже греческих баснописцев, пожрали неумолимые волны океана вечности, и он пошел ко дну, издавая при том непристойные звуки.

Старики переглянулись. Хаим стал жадно хватать ртом воздух, чтобы заглотнуть его как можно больше и потом вместе с ним выдохнуть из себя как можно больше же слов негодования по поводу непозволительного намека. Его опередил Ричард: подражая Атлантиде, произвел серию громких непристойных звуков и поднес к носу Тельмана волосатый кукиш с грязным ногтем на большом пальце. Хаим заморгал, но сообразил, что близнец высказался выразительно — и закрыл рот, то есть притворился, будто собирался сказать то же самое. Зато Арсануков, не сразу очухавшись, вскочил с места, хлопнул дверью, влетел в Волгу, и, сверкнув глазами, бросил старикам, что дает им месяц, после чего если десятый еврейский пердун так и не объявится — синагога будет списана в жопу, а он вернется с румяными грузчиками, которые молотками расчистят дорогу грядущему.

Старики расселись по кушеткам, печально вздохнули и принялись ждать. Шли дни, но десятый еврей не объявлялся. Время от времени они — чаще всего Ричард — теряли терпение, и в отчаянии то торопили Господа с вразумительным объяснением Своих намерений, то, не интересуясь ими, требовали подробных инструкций по ведению войны с общим врагом, с горсоветом. Хотя наличие общего врага гарантирует дружбу, Бог либо отмалчивался, либо был слишком краток: не суетитесь! Такая подчеркнутая краткость оскорбляла стариков: что это за дружба! И откуда это высокомерие?!

Хаим уверял друзей, будто отмалчивается Тот не из высокомерия, а из непредставимой на земле занятости, тем более, что — в отличие от других Богов и столичных юрисконсультов — Он трудится без помощников! Ричард бурчал, будто дружба с Господом обходится им дороже любого юрисконсульта. Хаим не соглашался: никто на свете не способен подсказать идею, которая может придти в голову только Господу. В доказательство старик напомнил друзьям, что, если, скажем, проколоть надувной шар, изготовленный на лучшей фабрике, этот шар мгновенно изойдет воздухом, хотя любой дряной человек, изготовленный Богом по Его Собственной схеме, состоит из множества разных дыр, но из него не выйдет дыхание пока это не понадобится тому же Богу. Чего же Он тянет волынку?! — возмутились старики, но Хаим напомнил им, что положенный срок еще не вышел.

Срок выходил на рассвете, и вот ночью, в глубоком сне, Хаиму объявился — кто? — правильно! — и шепнул на ухо слова, которые никогда бы не пришли в голову даже московскому юрисконсульту. Когда наутро Тельман Арсануков, заявившийся с бригадой румяных грузчиков, услышал эти слова от Хаима, он остолбенел. Друзья Хаима, услышавшие их тоже впервые, ахнули. Да и сам я, прилично знакомый в те годы со стилем Его мышления, не способен был такого представить! Хаим Исраелов сообщил Тельману, будто минувшей ночью Господь принял решение продлить положенный горсоветом срок на шесть лет, по истечении которого, — при условии, что старики перестанут делать фонетические ошибки в молитвах, а также при условии, что десятый пердун к ним так и не пристанет, — на седьмой год, Он, Господь, пошлет им для миньяна крылатого еврея из своего небесного кворума, — самого Илью-пророка!

Заикаясь, Арсануков объявил Хаиму, будто такого быть не может, крылатых евреев. Почему? — спросил Хаим. Евреи бывают всякие: порхающие и непорхающие, длинные и крохотные, а у Ильи-пророка есть в придачу к крыльям карающий скипетр из железа. А как же тогда с решением горсовета?! — крикнул Тельман. Или со мной?! Хаим напряг память и вспомнил, что Бог наказал ему заткнуть решение горсовета Тельману в жопу, а самогоє послать на хуй.