Орхан Памук - Меня Зовут Красный

Ваша Эстер умирала от любопытства. Она сумела узнать, что было написано в письме:

«Кара-эфенди, пользуясь близостью с моим отцом, ты приходишь к нам в дом. Но не думай, что получишь какой-нибудь знак от меня. После твоего отъезда произошло многое. Я вышла замуж, у меня два прекрасных сына. Один – Орхан, ты видел его, когда он зашел в комнату. Я уже четыре года жду мужа и больше ни о чем не думаю. Возможно, я чувствую себя слабой, беззащитной и одинокой с двумя детьми и старым отцом и нуждаюсь в мужской поддержке, но пусть никто не думает, что сумеет воспользоваться моим положением. Поэтому, пожалуйста, не стучи больше в нашу дверь. Ты однажды уже сделал неверный шаг, и у меня тогда ушло много сил, чтобы оправдаться перед отцом. Вместе с этим письмом посылаю тебе рисунок, который ты сделал для меня, когда был молодым и витал в облаках. Чтобы ты ни на что не надеялся и не обманывался. Нельзя влюбиться, глядя на этот рисунок. Пусть нога твоя не ступает в наш дом, это – самое лучшее».

Почему я стояла у окна, когда Кара проезжал на белой лошади? Почему я почувствовала, что он подъехал, и именно в этот момент распахнула ставни и долго смотрела ему вслед сквозь заснеженные ветви граната? Этого я не могу вам точно сказать. Хотя, если честно, я отправила с Хайрие весточку Эстер и, конечно, знала, где проедет Кара. Я пошла в комнату со встроенным шкафом, окно которой выходит на гранатовое дерево, и стала перебирать белье в сундуке. Когда я, повинуясь внутреннему порыву, с силой распахнула ставни, в комнату ворвался солнечный свет. Ослепленная солнцем, я стояла у окна и встретилась с Кара взглядом; он был очень красив.

Хотя он на двенадцать лет старше меня, я еще в детстве знала, что я взрослее его. В те времена он не умел держаться со мной твердо, по-мужски, он робел, и прятался за книгу или рисунок, что лежали перед ним. Потом он влюбился в меня и выразил свою любовь в рисунке.

Есть одно место в истории Хосрова и Ширин, которое все знают; и мы с Кара часто говорили о нем. Шапур хотел, чтобы Хосров н Ширин влюбились друг в друга. Однажды, когда Ширин с приближенными выехала на прогулку, Шапур потихоньку повесил на ветку дерева в саду, где они отдыхали, изображение Хосрова’ Увидев рисунок. Ширин влюбилась в красавца Хосрова. Иллюстрируя этот эпизод, художники рисовали Ширин, с изумлением разглядывающую изображение Хосрова. Кара работал с моим отцом, много раз видел этот рисунок и несколько раз в точности скопировал его. Позже, когда он влюбился в меня, он, рисуя эту сцену для себя, вместо Хосрова и Ширин помещал на рисунке себя и меня. Если бы он не обозначил наши имена, то только я догадалась бы, что девушка и юноша на рисунке – это мы с ним, потому что иногда в шутку он рисовал себя и меня всегда одинаковыми линиями и одним и тем же цветом: меня голубым, а себя красным. Как-то он оставил рисунок в таком месте, чтобы я могла увидеть, и убежал. Я помню, что он наблюдал, как я смотрю на рисунок и что делаю потом.

Я сообщила отцу, что Кара объяснился мне в любви. В тот же вечер отец сказал маме: «Твой нищий племянник далеко замахнулся. Оказывается, он умнее, чем мы думали».

Я с грустью вспоминаю, что предпринял после этого отец, как я держалась от Кара на расстоянии, как он перестал ходить к нам в дом.

Не могу сказать, что я сразу забыла его, когда он покинул Стамбул, но постаралась изгнать из своего сердца. На протяжении долгих лет мы не получали от него никаких известий. Думаю, нет ничего плохого в том, что я хранила его рисунок как память и свидетельство нашей детской дружбы. Чтобы отец или мой муж не рассердились, если найдут рисунок, я на имена «Шекюре» и «Кара» накапала папиных чернил, а потом из капель старательно сделала цветочки. Пусть устыдятся те, кто плохо подумал про меня, узнав, что я отослала ему рисунок, а сама появилась перед ним в окне.

Я вошла к отцу. Он читал книгу.

– Ваш гость ушел, – сказала я. – Надеюсь, он вас не утомил.

– Нет, – ответил он. – Наоборот, он меня развлек. Он по-прежнему уважает своего Эниште.

– Это хорошо.

– Он осторожен и расчетлив.

Отец меня очень любит. До меня у него было три сына, но их души прибрал Аллах, а меня, девочку, оставил. Я вышла замуж за сипахи, который мне понравился. О красоте моего мужа ходили легенды, в первый раз он встретился мне, когда я возвращалась из бани (я нашла способ послать ему весточку); глаза у него горели, и я тут же влюбилась. Смуглый, зеленоглазый, он был прекрасен; у него были сильные руки, но он был большой и добрый, как ребенок. Всю силу он оставлял в битвах, откуда привозил добычу, а дома был спокойный и мягкий, как женщина. Отец не хотел отдавать меня за него, потому что он был беден, но согласился, когда я объявила, что иначе убью себя; муж отправлялся с одной войны на другую, проявил большую храбрость, стал владельцем земельного надела стоимостью в десять тысяч акча, и все стали нам завидовать.

Когда четыре года назад он не вернулся домой с армией, что воевала против сефевидов, я не очень обеспокоилась. Сначала ждала, что он вот-вот вернется, но за два года привыкла к его отсутствию, потом поняла, как много в Стамбуле жен пропавших воинов, и окончательно смирилась со своим положением.

По ночам в постели я обнимала детей, и мы вместе плакали. Чтобы утешить их, я придумывала, что кто-то видел их отца и сказал, что он вернется до весны, потом от них эту новость узнавали другие, и когда она, сделав круг, доходила до меня как «добрая весть», я первая в нее верила.

Жили мы в районе Чаршикапы вместе с престарелым отцом мужа, не видевшим в жизни ничего хорошего, но очень деликатным человеком, и холостым братом мужа Хасаном, таким же зеленоглазым, как и он. Когда пропал мой муж – опора дома, жить стало трудно. Свекор, несмотря на свои годы, снова взялся за изготовление зеркал – он оставил это занятие, когда старший сын разбогател, участвуя в войнах. Но основные деньги приносил брат мужа, работавший на таможне, и постепенно он стал требовать беспрекословного подчинения себе всех живших в доме.

Я, конечно, могла сразу вернуться сюда, в дом отца, но мой муж официально числился живым, и кадий [27]считал, что, если бы я рассердила родственников мужа, они могли бы не только силой вернуть меня к себе, но и ославить нас и даже заставить отца заплатить за то, что он укрывает меня. Я могла бы лечь в постель с Хасаном, который был влюблен в меня без памяти. Но такой необдуманный шаг мог привести меня к тому, что я в конце концов оказалась бы не в положении его жены, а – да упасет Аллах! – в положении его служанки. Хасан и свекор боялись, что я вернусь с детьми к отцу и потребую долю наследства, поэтому они ни за что не хотели признать, что мой муж погиб. А раз он был жив, я не могла выйти замуж ни за Хасана, ни за кого другого; исчезновение мужа привязывало меня к этому дому, и это их вполне устраивало. Потому что – кроме всего прочего – я делала всю домашнюю работу.