Лайза Джуэлл - Тридцатник, и только

— Ладно. Отлично. Но думаю, ты разочаруешься, повидав Дилайлу. Столько лет прошло. У вас не осталось ничего общего. Она десять лет провела в захолустье, и жизнь ее была совсем непохожей на нашу….

— А вот это, возможно, не так уж и плохо.

— …Она уже не та девочка, какой была в школе, уже не крутая деваха. Спорим, теперь она слушает Фила Коллинза. И ты заметил, что она носит жемчужные сережки? Как это по-стариковски!.. Не удивлюсь, если она себе уже место на кладбище подбирает, престижном, разумеется.

— Да что на тебя нашло?! Ты судишь о человеке по сережкам! Дин, это мелко! У Дилайлы есть стиль. Она отлично одевается… классика ей очень к лицу. И, кстати, я пригласил ее не для того, чтобы выиграть пари, но должен заметить, что свидание все равно считается.

— И не надейся! — рявкает Надин. — Не выйдет. Замужние женщины не в счет.

— Кто это сказал? Кто сказал, что замужние не в счет? Не было такого правила.

— О черт, Диг!.. Ладно, больше я не стану вмешиваться, мне плевать. Иди на свое идиотское свидание с идиоткой Дилайлой и будь счастлив.

— Спасибо, — язвительно благодарит Диг, — но как насчет ресторанов? Куда мне ее вести?

— Чем плох «Бенгальский улан»?

— Нет, только не туда.

— Почему?

— Потому что… Речь идет о Дилайле, вот почему. Хочется чего-нибудь особенного.

— Извини, Диг, ничего не приходит в голову.

— Прекрасно, — сердится Диг, — просто отлично. Сам разберусь. — И дает отбой.

Надин стоит посреди студии с бездушной трубкой в безвольно опущенной руке, влажная пленка стремительно заволакивает ей глаза.

В Лондон едут со всех концов света с целью окунуться в безбрежное море кулинарии. Всюду, куда ни глянь, корейские, вьетнамские, турецкие, бразильские, бирманские и кубинские рестораны. Изысканные французские заведения с заносчивыми поварами, рестораны с живой музыкой и суши, изготовленными конвейерным методом. Можно выпить алжирского чаю из крошечных цветных стаканчиков или обглодать ребра здоровенной коровы, нацепив на себя слюнявчик. Можно отведать страуса в Чизвике и осьминога в «Пастушьих зарослях». Можно съесть, что душе угодно, где угодно и когда угодно.

Не город, но кулинарный плавильный котел. Тогда почему единственным рестораном, который мог припомнить Диг, был «Бенгальский улан», расположенный на Кентиш-таун-роуд?

Несомненно, «Бенгальский улан» был его любимым местом. Владелец, Арчад, встречал клиентов с неизменным дружелюбием, индийские лепешки в «Улане» были самыми пышными в Лондоне, и, что самое главное, Арчад обслуживал до полуночи. Но вести туда Дилайлу Лилли — нет, это немыслимо!

Он позвонил ей посреди дня. Все утро номер ее телефона огненными цифрами пылал в его мозгу, и ему стоило больших трудов продержаться столько времени. Они мило поболтали и он предложил поужинать вместе во вторник вечером. Она согласилась. Так запросто и сказала: «С удовольствием» и еще раза три в течение разговора обронила, что будет рада с ним поужинать.

А потом произошло нечто слегка сюрреалистическое. Дилайла внезапно оборвала Дига на полуслове:

— О боже, надо заканчивать… кошки взяли Дигби в заложники… сейчас приставят беднягу к стенке.

— Кого? Дигби?

— Да, мою собаку, Дигби. Я назвала его в честь тебя. Ой! Слушай, позвони завтра. Договоримся, когда встретиться, ладно?

— Э-э.. хорошо, — Диг немного растерялся. — Ладно.

И она пропала. Повесила трубку. Оставив его с чувством, будто… будто… Дигби? Она назвала пса Дигби? Черт. То есть, с одной стороны, это, наверное, должно быть лестно. Но … пса? Он вдруг чувствовал себя кастрированным. Будем надеяться, что собака большая, ройтвеллер или шарпей. Он не переживет, если это нечто мелкое и пискливое. Мысль о псе по имени Дигби, которого зажала в углу парочка котов, его удручила: пес — слабак или того хуже трансвестит.

Диг не сразу примирился с тем фактом, что Дилайла назвала свою собаку в честь него, но в конце концов к нему вернулся привычный оптимизм. Это комплимент, убеждал он себя. Уверен, она обожает своего пса больше всего на свете. Точно, комплимент.

И вдруг он почувствовал волнение, страшное волнение. Какое удивительное совпадение! Буквально через несколько минут после субботнего разговора с Надин, через несколько минут, после того, как они заключили пари, которое, на самом деле, никто из них не собирался выигрывать, кто же абсолютно случайно попадается ему на пути? Женщина тридцати одного года, единственная на всем земном шаре, с которой ему хотелось бы прожить вместе жизнь. Дилайла Лилли. Его единственная любовь. Утраченная и, возможно, вновь обретенная. Эта встреча… как знак свыше, как послание от Господа. И он не только проведет вечер с женщиной, которой самое место на обложке «Мари-Клэр», но и выиграет стольник. Чем плохо?

После стольких лет Дилайла могла его разочаровать. Она могла растолстеть, или постареть, или стать счастливой женой и многодетной матерью. Она могла оказаться грубой или высокомерной. Однако ничего подобного: Дилайла выглядела даже лучше, чем прежде, и была явно несчастна в браке, и детей у нее не было. И она стала более симпатичным человеком, чем в школе, — открытой, разумной, дружелюбной и легкой в общении.

— На твое усмотрение, — ответила она, когда Диг спросил, где бы ей хотелось поужинать, — ты знаешь Лондон лучше меня. Я понятия не имею, где сейчас хорошо кормят. — Как ни странно, но Диг тоже не знал.

А потом позвонила Надин и сообщила потрясающую новость про календарь Ракхема, — везучая дуреха, всегда приземляется на четыре лапы, — и он попытался спросить у нее совета: Надин была ходячим путеводителем по ресторанам. Теперь он жалел, что спросил. Она повела себя ужасно. Враждебно и пакостно, что на нее совсем не похоже. И что с ней стряслось? Ей только что предложили самый большой гонорар за всю карьеру — сорок тысяч! Дигу бы такие деньги! — а она злится. Похоже, как ни странно, у нее зуб на Дилайлу. Но с какой стати, Диг не мог уразуметь, хоть тресни.

Он лихорадочно просматривал ресторанную колонку в «Ивнинг Стандарт» в надежде, что старая добрая обозревательница подбросит ему заманчивую подсказку: какой-нибудь чудесный морокканский ресторанчик в двух шагах от его дома, который он прежде в упор не замечал, мерцающий цветным стеклом и медными украшениями, источающий запах кумина и розовой воды, с ужинами за пятнадцать фунтов с носа.

Но нет. Не сегодня. Сегодня в газете обозревали супермодное европейское заведение, открывшееся не где-нибудь, а на вокзале Виктория, — холодное, гулкое и, конечно, безумно дорогое; а также новый ресторан в Мейфэре — последнее предложение от бельгийской нефтяной компании с французскими поварами-зазнайками. Все это не годилось — возмутительные цены да и столик, наверное, надо заказывать за год вперед.