Тоби Литт - Песни мертвых детей

Мы чувствовали себя все уверенней. Ведьмин лес был местом безопасным, во всяком случае, мы так считали, и потому мы вышагивали по утоптанной тропинке, забыв об осторожности. Вокруг торчали великанские стебли борщевика. Трава на обочинах тропинки золотилась соломой. Воздух в Ведьмином лесу казался тяжелым и вязким. И в нем было полно всякой летучей всячины: пчелы, жирные и неуклюжие, хотя было лишь самое начало августа; мухи, с деловитым жужжанием снующие над лепешками конского навоза; пух одуванчика, медленно плывущий в густом, насыщенном жаром воздухе.

Питер, державший корявый сук (другой его конец нес Мэтью), сошел с тропинки, и в его вечно спущенные носки тут же впилась целая гроздь колючек.

— Давайте, ребята, — сказал Эндрю, — мы должны идти вперед.

Никто из нас не помнил, кто первым открыл Ведьмин лес и привел нас сюда, хотя, вернее всего, к этому приложил руку отец Эндрю, ведь именно он принес в нашу жизнь все хорошее, что в ней имелось. Если так, то, должно быть, он же и сообщил нам, что это место называется «Ведьмин лес» и, похоже, никому не принадлежит, а маленький пруд именуется «Озеро» и некогда, в эпоху короля Эдуарда, в нем утонула дама. Название «Ведьмин лес» навело нас на мысль, что в Средневековье горожане Эмплвика притаскивали сюда своих ведьм, чтобы утопить их Ведьмин лес также назывался «Базовый лагерь № 1».

Эндрю шагал впереди, палкой сбивая нависшие над тропинкой стебли. Ни у кого из нас недоставало смелости шикнуть на него, хотя он чертовски здорово шумел.

Итак, мы шли втроем, и двое из нас несли на плечах огромную ветку. Наверняка мы походили на зулусов, возвращающихся с охоты с подстреленной антилопой для вечернего пиршества. Эндрю двигался первым, выглядывая мины, растяжки, засады и прочие опасности.

Тропинка повернула, и открылся вид на Озеро. Все, что осталось от прежней жизни Ведьминого леса в качестве увеселительного парка в эпоху короля Эдуарда. Когда-то через Озеро был перекинут белый деревянный мостик, но год или два назад он сгнил и ушел под воду.

Мы углубились в заросли. Наиболее густыми они были ближе к югу, где росло с дюжину кустов рододендрона, с которыми мы вели вечную битву. Как ни рубили мы их финками, как ни хлестали палками, рододендроны продолжали наступать. Особенно нас удручали их ярко-лиловые цветки. Это как если бы твою комнату, против твоей воли, оклеили самыми жуткими обоями. (У Мэтью в комнате были очень жуткие обои. С поездами. Точнее, с паровозиками. Бабушка с дедушкой постарались. На восьмой день рождения. А к тому времени Мэтью уже года два как терпеть не мог паровозики.)

— Тишина в эфире! — приказал Эндрю.

Озеро было уже как на ладони. Из вязкой, вонючей воды торчали гниющие белесые пеньки. Остатки декоративного мостика. К одному из пеньков была привязана лодка, которая едва смогла бы развернуться, таким маленьким было Озеро.

Внезапно, поравнявшись с наиболее густым вражьим кустом, Эндрю споткнулся и повалился в крапивy.

— А-а! — закричал Эндрю.

Мы смотрели, как он пытается выбраться, высвободиться, хватается за стебли крапивы, за все, что попадается под руку. Но куст рододендрона зловеще трясся. Он уже поглотил ноги Эндрю и теперь принялся за остальное тело.

— Нет! — закричал Эндрю. — Нет!

Отшвырнув ветку, мы бросились на помощь. Мэтью схватил Эндрю за одну руку, Питер — за другую.

Совместных усилий хватило, чтобы Эндрю перестало засасывать в кусты, но не хватило, чтобы вытащить его.

— На счет «три», — сказал Питер. — Раз… два…

Тут рододендрон неожиданно отпустил Эндрю, и мы повалились в крапиву, а из-за куста возник генерал-майор. Видок у него был еще тот: все лицо и руки до локтя вымазаны гуталином.

Эндрю рассмеялся. С глупыми лицами мы присоединились к нему.

— Все вышло слишком просто! — крикнул генерал-майор. — О чем, черт побери, ты думал?

Эндрю перестал смеяться так внезапно, словно его ущипнули, шлепнули, пронзили, подстрелили.

— Ты позоришь весь полк, — заявил генерал-майор. — Полагаю, это ты отвечал за выполнение задания?

— Да, сэр, я. — Эндрю понурил голову.

На мгновение показалось, что лицо генерал-майора просветлело, гроза миновала. Но затем в глазах его сверкнули молнии, он наклонился, схватил сына и без намека на усилие перекинул его через плечо. Голова Эндрю болталась за спиной отца, а ноги бестолково дергались у отцовской груди.

Мы вылезли из крапивы.

Отец Эндрю повернулся и понес сына к Озеру с абсолютно очевидной целью. Он добрался до берега, прежде чем мы успели его догнать. Наклонился, сбросил Эндрю со спины и подхватил на руки. Затем, почти с нежностью прижимая его к груди, принялся раскачивать перед собой. Все это выглядело пародией на первые дни отцовства, но на деле было проявлением глубинной сущности отцовства: наказания.

— На счет «три»! — крикнул он. — Раз… два…

Конечно, мы понимали, что последует дальше.

И лучше всех понимал это Эндрю, и никто не одобрял происходящее с большим рвением, чем он. И все же нам требовалось еще одно подтверждение нашей веры в отцовство. Нам требовалось убедиться в существовании Справедливости, и что Справедливость милосердна и мудра. «Я сейчас поступаю с тобой сурово, — как бы подразумевало поведение отца Эндрю. — Потому что позже мир обойдется с тобой еще суровее. Ты должен подготовиться к этой суровости, чтобы потом легко справляться с ней».

Мы видели светлые волосы Эндрю, так похожие на наши, видели, как болтаются его руки. Мы слышали его никчемные протесты.

— Три! — гаркнул генерал-майор и далеко-далеко забросил Эндрю над темно-зеркальной поверхностью Озера.

На мгновение выгнутая дуга, казалось, подхватила Эндрю в своей верхней точке, словно он постиг невозможное: искусство полета. Но затем он ухмул вниз. Вонзился, рухнул, шлепнулся в темную воду, уйдя под нее с головой. Все мы неоднократно побывали в Озере — как добровольно, так и нет. Поэтому зловонное чмоканье не стало сюрпризом для Эндрю, как и густая пучина, какая-то слизь и мешанина непонятных предметов, как и дно, которое упруго вцепилось в его пальцы.

Сюрпризом была, однако, вода, которой он захлебнулся. Вернейший признак того, что он тонет. Эндрю не чувствовал вкуса воды. Все его чувства сосредоточились на одном вопросе: где верх? Внутри этого вопроса прятался еще один вопрос: я выживу? И еще: я умру?

Эндрю открыл глаза в слабой надежде увидеть солнце, свет, искру. Но вода вокруг была равномерно и неумолимо черна. Болотные яды уже жгли нам глаза. (Будучи Командой, мы были с Эндрю, хотя стояли на берегу рядом с человеком, швырнувшим его в воду. Мы чувствовали каждый его толчок ногой, словно находились внутри Эндрю. И мы видели, как его ноги в сандалиях мелькают у поверхности воды, как он крутится где-то на дне, отчаянно стремясь вынырнуть. Эта наглядная картинка паники прекрасно соответствовала нашему, его состоянию.)