Яков Арсенов - Тринити

— Итак, пятачок, — подытожил Артамонов наброски, — пишем: скупка земли фиакрами.

— Может быть, акрами, а не фиакрами? — пожелал поправить писаря Прорехов.

— Насколько я знаю, акрами у нас землю пока не продают, — сказал Артамонов. — Земля все еще принадлежит государству. А вот фиакрами — сколько угодно. Таким образом, государство как бы выказывает нам свое «фи» по поводу частной собственности на землю.

— Что верно, то верно, — согласился с ним Прорехов. — Тогда давай введем в Устав один пунктик и для меня, поскольку я намерен стать публичным политиком.

— Давай, — уселся поудобнее Артамонов. — Какой?

— Платное произнесение речей, — сказал Прорехов, — в местах общественного пользования и массового скопления людей.

— Как скажешь, записываем… — строчил Артамонов, — массового оскопления людей…

— Скопления, — поправил его Прорехов, — а не оскопления.

— Извини, не подумал, — спохватился Артамонов. — Действительно, что это я? Идет массовое оскопление, а тут ты со своей платной речью в публичном месте. У комиссии при регистрации предприятия могут возникнуть вопросы…

— Вопросы возникнут и сникнут, а Устав останется, — сказал Прорехов. Мы его пишем не под дядю. Нам по нему работать, и мы должны чувствовать себя в нем как рыбы в воде. Не мне тебе объяснять. Надо предусмотреть все.

— Логично, пятачок, — потирал руки Артамонов, радуясь тому, как все удачно складывается. — Идем дальше, следующий раздел — культмассовое пространство. Чего бы такого туда забить?

— Можно ввести выставочную деятельность, — подсказал Прорехов, продажу с молотка работ местных художников. Или что-нибудь в этом роде.

— А почему, ты считаешь, именно с молотка? — решил уточнить Артамонов.

— Современных авторов начнут покупать, когда они помрут, — вскрыл смысл своей затеи Прорехов. — Был у меня случай. Приходит к нам в редакцию один знаковый поэт и спрашивает, не напечатаем ли мы его. «Отчего не напечатать? — говорим мы. — Если стихи хорошие — напечатаем». — «Видите ли, — говорит он, — тут есть одна тонкость». — «Какая?» — спрашиваем. «Дело в том, что я еще не умер», — сказал он вполне серьезно.

— Ну и что, напечатали? — заинтересовался случаем Артамонов.

— Конечно, нет.

— Почему? — посочувствовал поэту-неудачнику Артамонов.

— Сам посуди, — наклонил его в суть Прорехов. — Стихотворение называлось « И был даден нам месяц январь». Хотя внешность у поэта была совершенно непреднамеренной. Мы выдали ему рецензию с колес. «Вы думаете, сказали мы поэту, — что с помощью таких загогулин вы поднимаетесь до уровня поэтической метафоры?! — «Да, думаю», — ответил поэт. — «Ни хера!» — сказали мы.

— А кто это — вы? — не поленился уточнить Артамонов. — Кто вместе с тобой корчил из себя рецензента?

— Начальник ПТО, — признался Прорехов.

— Тогда ясно, — сказал Артамонов. — В суете мы забыли вставить в Устав основное — проведение экологической лотереи.

— Экология — отличная вывеска, — похвалил Артамонова за находку Прорехов.

— И еще — взятие кредитов, — напомнил Артамонов. — Этот пункт необходимо ввести в основные виды деятельности.

— Взятие кредитов — это право любого юридического лица, — внес правку Прорехов, — а не уставная прерогатива.

— Ничего ты не понял, пятачок, — чуть не обиделся Артамонов. — Взятие кредитов — не как реализация права любого субъекта хозяйственной деятельности, а как аспект деятельности. Кто-то выращивает молоко, шьет сапоги, а кто-то берет кредиты. Постоянно и всегда. Работа такая — брать кредиты, понимаешь? Ведь тот, кто сидит на паперти, не рассчитывает посидеть годик, напросить на жизнь — и бросить дело. Он сидит постоянно, и никому в голову не приходит, что это неправильно. Ему дают деньги потому, что его идея — сидеть и брать — общепризнана. Поэтому взятие нами кредитов надо сделать общепризнанным.

— Хорошо бы не забыть основополагающий пункт — издание газеты, вспомнил Прорехов.

— Это само собой, — заканчивал писанину Артамонов. — Ну вот, теперь, кажется, все.

— Разве что садово-огороднической деятельности добавить на сладкое, подыграл Прорехов.

— А почему не добавить? — калякал Артамонов. — Пока все еще в наших руках. Плодово-ягодной, говоришь? Записываем.

Устав сочиняли неделю. Насилу дошли до раздела «Ликвидация предприятия». В разгар прений по этому животрепещущему пункту приехал Артур с якутской девушкой Галиной.

— О! Какие люди! И без охраны! — поприветствовали гостей первопроходимцы.

— Привет, подельники! — был взаимно вежлив Варшавский. — Нам достался угловой номер на третьем этаже, — сообщил он. — Пойдем, совершим купчую, пока воду не отключили.

— Гал, тебе Артур никак золотые горы наобещал? — поинтересовался Прорехов. — А? Признавайся!

— А что? — не сдавалась якутянка. — Может, и пообещал.

— Его фильтровать надо, — вскрыл Артамонов внутренности Варшавского. Кинуть солнечный Азов и примчаться сюда в дожди и туман быстрее Деборы и Ульки — для этого надо было иметь серьезный стимул. Не так ли, Артур?

— А что, разве здесь нет перспектив? — выкрутился Варшавский. — По крайней мере, «комок» при входе в гостиницу я видел основательный. Не знаю, как по вашей, а по моей линии перспективы здесь точно налицо.

— Честно говоря, мы ничего подобного не обнаружили, — по поводу то ли перспектив, то ли «комка» высказался Артамонов.

— Лично мне местность нравится, — продолжил Варшавский. Он всегда говорил с такой интонацией, будто выпутывался из положения.

— А мне пока не очень, — не стала врать Галка.

Галка сопровождала Варшавского со школьной скамьи. Артур женился, разводился, а она за счет малых народов Севера осваивала Европу сопровождала экскурсии по линии интуристического ведомства «Спутника». При этом она профессионально вязала чулки, играла на хамузе, вырезала фигурки из моржового клыка и легко выжигала по оленьим шкурам. Национального шарма в ней было с избытком — черные с блеском волосы, восточный разрез глаз, высокий голос и тяжелая, как у божка, фигура. Ее крупные звонкие зубы были настолько выразительны, что казалось, будто контуры своих нэцке она выводит зубами, а не резцом. Однажды она вырезала человечка — руки по швам, без лица и без головы — и послала на выставку под чужим именем. Фигурка заняла первое место, но приз Галка не получила — не смогла доказать, что изделие сотворила она. Одевалась якутянка дорого, с наворотами — под синюю юбку надевала синие туфли, а клетку на одной половине костюма дополняла полоской на другой, в узоре ткани предпочитала поперечную исчерченность, чтобы у любопытного рябило в глазах и не возникало желания отыскивать недостатки в фигуре и во внешности. А случись выпить, накатывала она тоже по национальному признаку. Во время одной из вылазок на природу, гуляя по мелководью, Галка неуловимым движением схватила костлявого ротана, запрокинула голову, молниеносно отправила рыбку с потрохами в свой зев и вмиг зажевала. Европа осталась с носом.