Яков Арсенов - Тринити

— Ну все, — сказала она, — пожили, и хватит! Я дом на вас оставить не могу — ненадежные вы! Пойду доложу председателю. Собирайте свои манатки и дуйте к другим!

Парни замялись. Переселяться из уже обжитого местечка так не хотелось. К счастью, бабка вспомнила про свой домашний скот и неожиданно даже для себя самой пошла на попятную:

— Ладно, так и быть. Ребята вы неплохие. Только хату не спалите своими цигарками, — она посмотрела на Гриншпона, — да девок много не водите! — посмотрела она на Рудика. — А чтоб свиней не отравили, я укажу, чем кормить. — И, словно своих приближенных, она позвала за собой Нинкина и Пунктуса.

Выйдя во двор, старуха приступила к выдаче интрукций. Подводя Пунктуса и Нинкина к мешкам и кадкам, в которых хранилась еда для свиней, бабка долго раскрывала технологию их кормления, красной нитью по которой сквозила мысль, что хряков можно накормить и так, то есть почти ничего не трогая из запасов.

— Немного возьмете отсюда, — указывала бабка на террикон зерна в углу сарая, — но только немного. Если пересыплете лишнего — вообще жрать не станут, я их норов знаю. Потом добавьте вот из этой емкости, но не больше двух плошек, а поверх всего — горсть комбикорма. Да почаще выгоняйте их на улицу, пусть порыщут, все мяснее будут! — Она обставила свое последнее напутствие видом на урожай естественных трав. — Нынче такие нюньки уродились! Слоистые! Молодые побеги — прямо как у бамбука! По всем канавам стоят! — сообщила она и призналась, что беспокоится, как бы по этой причине в Меловом не завелись обезьяны — из всех телепередач, которые доходили до деревни, она предпочитала «В мире животных».

Левый с Борзым за меру польской водки отвезли бабку на центральную усадьбу к автобусу. Отвезли на комбайне, поскольку другой техники под рукой не оказалось. Шины у комбайна были все обвешаны цепями для пущей проходимости. И еще — в комбайне не имелось кузова. Так что бабку пришлось поместить в бункере для соломы.

Репетиции концерта быстренько перенеслись в бабкину избу. Как в мультике «Шарик в гостях у Барбоса», здесь разрешалось все. Лежать, говорить и есть можно было где угодно и сколько угодно. Девочкам понравились семечки от тыкв. Уходя домой, они каждый вечер прихватывали по тыкве.

Бабкину избу стали называть Ленкомнатой, в просторечии — блат-хатой.

За время отсутствия старухи больше всех сдружились Нинкин и Пунктус. Они, ухаживая за домашними животными, просто не вылезали с поскотины. Нинкину прикрепили двенадцать свиноматок, перепрыгнуть каждую из которых можно было только с шестом, а Пунктусу достался один делопроизводитель и десять молодых поросей. Для знакомства друзья решили попробовать покататься на свиньях, но не тут-то вышло. Голодные звери во главе с вожаком даже под палкой не шли в упряжку. Тогда скотники пошли на сближение с нимим путем откорма. Свиней они закормили до того, что те перестали посещать самые свежие помойки. Отвалившись от корыта, всегда полного, свиньи падали, загораживая доступ в курятник, и сутками не двигались с места.

Гриншпон постоянно орал на свиную обслугу — из-за разлегшихся в проходе разожравшихся домашних хищников он не всегда мог пролезть в сарай, чтобы добраться до своих любимых яиц. К слову сказать, яйца бабкиными несушками поставлялись в изобилии и потому в отсутствие хозяйки стали любимым лакомством Миши. Он без конца делал из них гоголь-моголь и сильно вымазывался, потребляя.

Возвратилась бабка. Она зарделась от восторга, увидев свиней пополневшими. Потом, пробравшись через дородных хрюшек внутрь сарая, бабка едва не упала в обморок — Пунктус и Нинкин за пару недель стравили весь зимний запас корма. Такая незадача!

И если бы не перекрытая постояльцами крыша, разделанные дрова и убранный огород, бабка так и не вышла бы из шокового состояния.

За три дня до концерта Забелин и Люда, как члены редколлегии, сотворили афишу. Она простиралась на всю простыню, одолженную у Зимони. Полотно несло много скрытой информации и смысла. Колхозники подходили посмотреть, ничего не понимали и специально возвращались домой за очками.

Концерт, как гласила афиша, должен был состояться за день до отъезда студентов домой.

И вот этот день настал.

В клубе собрались все колхи — именно так, уважительно и ласково, на излете своего пребывания в Меловом студенты величали местных колхозников.

Загорелая Маша сидела в первом ряду. Левый и Борзой устроились на последнем. Бабка сидела в партере бок о бок с Марфой. Они немножко застили деверю. Патрубок Татьяны стоял на дверях с явным намерением провести учет зрительских симпатий. Зимоня висел на подоконнике. Остальные колхи жались где придется.

Как и все серьезные представления, концерт начался с выступления хора, который исполнил песню:

Зрители песню приняли. Зимоне особенно понравилось место, где дед тянул коктейль и самогонку через соломку. Он одобрительно мотнул головой.

— Во дают! — слышалось из зала.

— Мастера!

Потом Татьяна увлекла в хоровод подруг и водила, пока зал не захлопал в ладоши.

Усов, Артамонов и куратор Замыкин играли гусей, за которыми с карманным фонариком по сцене в полной игровой темноте струились Нинкин и Пунктус. Бабкин деверь икнул в этом месте миниатюры. Его посетила свежая мысль, восходившая к тому, что ни лисы, ни волки к пропавшей птице не причастны. Не смея посягнуть на искусство, он молча перенес озарение, но перебазарить с бабкой насчет гусей сразу после концерта был очень намерен.

А бабка и без того сидела сама не своя. Искусно сыгранная кража капусты как серпом резанула ее память.

Потом «умирал» Усов. Артамонов играл Клинцова, который уже два дня как уехал, сославшись на якобы заболевших родителей. То ли колючки сделали свое дело, то ли на репетициях он был поражен игрой Артамонова в роли себя, но, как бы то ни было, Клинцов оставил группу в самый переломный момент пребывания в Меловом. Уехал домой по справке, полученной в медпункте.

Колхи еще аплодировали актерам, а на эстраду уже вышли Гриншпон и Кравец. Их иностранные песни после родной для зрителя темы прошли как антракт. Никто ничего не понял. А за кулисами уже изготовился Мурат. Марина всучила ему для публичного прочтения юмореску из «Крестьянки» за семидесятый год. Смеялись больше над акцентом.

Акробатические номера наверняка были бы недооценены селянами, если бы Рудик, Забелин и Усов не уронили Татьяну, лезшую им на головы. Зал счел этот трюк за постановочный и разразился восторгом.